|
Однажды к нам в детский дом привели новую девочку. Она была очень красивая:
волнистые волосы до плеч, огромные глаза — Ангел во плоти!
Ее звали Лариса. А мы были заморенные и тощие от голода. Длинные
девочки-подростки. К тому же нас постоянно стригли наголо. Мне было лет
9-10, а она на год меня была старше. Мы, все девочки, завидовали ей. А она
была не только красивая, но и очень ласковая. Ее за это воспитатели любили;
ее не обрили, как нас; ее то и дело ласкали, гладили по головке, угощали
каким-нибудь нехитрым гостинцем. И все это на наших глазах! Каково нам было
это видеть?! И доставалось же ей от нас! В пику воспитателям мы вымещали
свою детскую обиду на Ларисе. Дразнили до тех пор, пока на ее глазах не
появятся слезы. И только тогда мы были удовлетворены — это был бальзам на
сердце.
Ларису мы дразнили, дергали за волосы, в общем, доставалось ей, бедной! Но и
нас надо понять! Время было послевоенное, очень голодное. У многих детей
родители от голода умерли. Нас в захолустном детском доме жило в бараках 700
детей! Кормили так скудно, что мы едва ноги таскали. Порция каши могла
вместиться в детскую ладошку. И очень было холодно в рваной одежонке. Обувь
была одна на троих. До столовой мы бегали по снегу босиком. А когда надо
было идти в лес собирать хворост, наматывали на ноги разное тряпье. В
бараках было так холодно! И мы, дети, должны были добывать хворост для печей
сами.
И вдруг мы узнали, что наша Лариска ко всему прочему еще и богомолка (кто-то
увидел ее выходящей из храма). Еще больше стали дразнить ее.
— Ну-ка, покажи, как ты молишься! А за нас-то ты молилась?
И вот, подкараулили ее как-то раз, когда она шла из церкви, окружили и стали
над ней издеваться. А я была самая задиристая и больше всех к ней
приставала. Я помню, у нее ручьем крупные слезы из глаз катятся, и она
выкрикивает в лицо мне:
— Вот увидишь, вот увидишь. Бог тебя накажет!
Об этом инциденте все вскоре забыли. Да и Лариса старалась не попадаться нам
на глаза. Прошла неделя. В один из дней мы сидим на завалинке: лето теплое,
хорошо... Делать нечего, думали, куда пойдем: то ли на речку, то ли в лес по
ягоды.
Не успели придумать, как вдруг бежит Катька Галушкина («Галушка» — мы ее так
коротко звали) с голубой лентой в руках. Мечта всех девчонок! Естественно,
мы все воззрились на эту ленту с восхищением, и каждая подумала:
— Вот бы мне такую! А она говорит:
— Давайте проведем соревнование: кто дольше посмотрит на солнце, того лента
и будет!
Все шестеро девчонок испытали свое счастье, дошла очередь до меня. Я
напыжилась в душе и решила про себя, что я обязательно продержусь дольше
всех. Только лишь я взглянула на солнце, у меня вдруг потемнело в глазах,
как бы накинули черное покрывало на меня. Я сразу не поняла, что такое со
мной произошло, но не испугалась, т. к. и раньше случалось у меня потемнение
в глазах. Но я продолжала смотреть (уже не видя) на солнце, ощущала жар
лучей на своем лице, пока девчонки не закричали:
— Хватит, хватит, ты победила!
И мне (т. к. мы все были лысые) повязали ленту на шею. Я представляла своих
подружек, как им было завидно, что не они выиграли приз. В это время горнист
заиграл сбор на обед, мои подружки сорвались с места и убежали. Одна Катька
задержалась около меня, ожидая, когда я рвану к столовой. Но я не двигалась,
т. к. ждала, когда в глазах просветлеет, но так и не дождалась.
— Катя, беги, принеси мою пайку хлеба и, если дадут, то и каши.
Она убежала, а я осталась, боясь сдвинуться с места. Вскоре прибежала Катька
Г., подала мне пайку хлеба с кашей, которая легко умещалась на ладошке
девятилетней девочки. Она меня спросила:
— Ну че, видишь че-то?
— Если б видела, здесь не стояла бы. Тогда она и говорит:
— Айда до Сан Саны, — так мы звали нашего врача Александру Александровну. И
мы побежали, если можно так выразиться, учитывая мое положение. Вот так я
осталась в лазарете, где пролежала около месяца. Затем меня перевели в
поселковую больницу, где я пролежала около трех лет. И вот в один из скучных
больничных дней я лежала, и у меня в мыслях были подружки из моей группы и
Лариска тоже. Вдруг, словно огненная молния полыхнула перед моим мысленным
взором, я как бы наяву услышала:
— Вот увидишь, вот увидишь. Бог тебя накажет.
И мне все стало ясно, как день. В моем возрасте я не задумывалась о других
мирах и не верила ни в Бога, ни в нечистую силу. Я закричала:
— Няня, няня!
Когда она прибежала, я ей сразу задала вопрос:
— Няня, а Бог есть?
— А как же, — отвечала няня, — есть.
— А ты видела Его?
— Да, — ответила она.
— Где?
— Да везде, — ответила она. — В цветении цветка, в дуновении ветра, в сотах
пчел и в каждой травинке-былинке. Каждое утро птицы поют песни Богу за то,
что Он дает им корм. Пчелы восхваляют Господа за нектар. И вообще, вся тварь
Божия славит Бога за то, что ежедневно восходит солнце. Природа не хаос,
деточка, это мир Божий с Его законами. Так что просить Бога о милосердии
надо. Он и пошлет тебе Свою благодать.
— Но Его-то не видно.
— Ну как же не видно. Посмотри на цветы: растут на одной грядке роза,
нарцисс, ромашка, астра, василек. Какие они разные и по форме, и по
расцветке. А откуда же взялись яблоки, груши, сливы, помидоры, огурцы и
другие овощи, фрукты?
Я стала задумываться.
— А правда, откуда это все?
Ко мне приходили подружки, и однажды пришла Лариса. Я своих подруг узнавала
по шагам, а эти шажки были легкие, мне незнакомые. И я спросила:
— Девочки, кто пришел?
— Лариса.
В первое мгновение я хотела ее прогнать, но любопытство пересилило, и я
говорю:
— Иди сюда, садись на мою койку.
Она опустилась на краешек кровати и вдруг бросилась мне на грудь, и начала
плакать.
— Ну че ревешь?
Она же, всхлипывая, все говорила и просила:
— Прости меня, ради Бога!
— Всю рубашку мне слезами омочила, — проворчала я. Когда мы пришли в норму и
перестали хлюпать носами,
Лариса мне и говорит:
— Ты только не сердись, что я тебе сейчас скажу
— Ладно, не буду.
Все, затаив дыхание, с любопытством уставились на Ларису. Здесь-то она меня
и огорошила:
— Ты не согласилась бы со мной сходить в церковь?
— Ку-уда-а? — протянула я. — Ты че, чокнутая, че я там забыла?! Какая с меня
богомолка? А ребята наши увидят? Да они меня на смех подымут. Нет, нет, нет!
Но она вновь попросила:
— Ты же ничего не теряешь, а просто попросишь Бога о милости, и Он услышит
тебя. Представь, что перед тобой мама, папа, родные твои, и ты почувствуешь
огромное облегчение.
— Но я же видеть все равно не буду, стоит ли идти? Здесь хором подключились
к ее просьбе девчонки. Да, я их понимала, им было просто крайне любопытно.
Для всех нас это была тайна, и все мои подруги жаждали заглянуть за край
полога: а что там? В конце концов я сдалась, и в душе у меня зародилась
крохотная искорка:
— А вдруг есть все-таки кто-то?
Девчонки мои ушли в детский дом, а я, как обычно, осталась одна. Больницу
знала наизусть: я ее «с ног до головы» исследовала руками и видела ее как бы
воочию. Между тем лечили меня от всех хронических болезней. Я была худющей,
как будто меня вывезли из блокадного Ленинграда. Из-за нехватки питания
летом мы паслись, в полном смысле слова. Рядом паслись свиньи, вкусно
чавкая, и мы рядом, лежа на животах, также ели траву. Правда нас, в свою
очередь, ели аскариды и всякая нечисть. Страдали и трахомой (буквально все),
и цыпками, и вшами, и тифом.
Я ждала утра, и когда задремала, пришли мои подружки. Лариса была тоже с
ними. Предупредив добрую няню, мы побежали в храм. Когда, едва переведя
дыхание, мы остановились у церкви, я почувствовала запах и спросила:
— Чем это так пахнет? Лариса отвечала:
— Ладаном.
Затем мы вошли внутрь. Я слышала приглушенный шепот. Рядом со мной плаксивый
жалобный бабий голос произнес:
— Бедная сиротка, да к тому же еще слепенькая. Лариса подводила меня ко всем
иконам и говорила, кто
изображен на иконе. Я, в свою очередь, целовала икону и произносила мою
первую детскую молитву. Наконец, мы дошли до Креста, где опустились с
Ларисой на колени.
— Лариса, а почему Христос был казнен на Кресте? Если Он Бог, то почему Он
не разогнал врагов? Почему Он дал им торжествовать над Собой?
Много вопросов было у меня, и Лариса едва успевала отвечать на мои вопросы.
Здесь началась служба: это была Божественная Литургия. Рядом с собой я
слышала всхлипы и жаркую молитву. Я тоже начала просить у Бога:
— Боже, если Ты есть, прости мне, я никогда не буду смеяться над верующими.
Дай мне снова увидеть синее небо, солнышко ясное, зорьку алую, травушку,
воробышков. У меня нет ни мамы, ни папы, будь ты отцом и матерью, чтоб я
знала, кому можно выплакаться в горе и рассказать свою радость, чтобы и Ты,
Господи, порадовался вместе со мною.
Я так горячо молилась, просила Бога о прощении!
и вдруг передо мною открылась такая картина: по небу бегут облака, черные,
лохматые, будто гонимые ветром. Когда облака прошли, перед моим взором, если
можно так выразиться, показалось чистое небо нежно-сиреневого цвета. А вдали
на горизонте занималась заря. Она была еще совсем робкой, и узкая полоска на
небе постепенно ширилась. И вот поднялся предо мною Крест с Иисусом Христом.
Он смотрел на меня ласково, скорбно и нежно. Никогда в жизни я не видела
таких глаз, я даже зажмурилась от страха и волнения, а сама думаю:
— Господи, что это, откуда эта картина? Я же глазами не вижу. Потом все
исчезло, я начала различать слова, молитву, я смотрю вперед и вижу (пока не
осознавая) Крест и распятого Господа. У меня опять шевельнулась мысль:
— Опять какая-то картина.
Повернув голову влево, я увидела Ларису, слезы на ее щеках и шепчущие губы.
Я уставилась на нее во все глаза и захотелось мне достать ее кончик носа
пальцем:
— Если я точно попаду в нос, т. е. потрогаю ее носик, значит, я вижу.
Я долго целилась, рука моя дрожала, я боялась, что это внутри моей головы
картина. Она, почувствовав мой упорный взгляд, обернулась ко мне. В ее
больших глазах стояли два вопроса, она и плакала, и смеялась. Здесь мой
взгляд пронзила как бы огненная молния: «Ты же видишь, не бойся!!!» Я
вскочила с колен, обернувшись к людям, и закричала:
— Люди, я же вижу, вижу!!!
И, уже теряя сознание, падая, я шептала: «Вижу, вижу!» Очнулась я, наверное,
в пономарке или где крестят, в то время я не понимала. Смутно от нахлынувших
чувств соображая, встала. Рядом был батюшка. Он проговорил:
— Очнулась, вот и хорошо, пойдем в храм, дитя, возблагодарим Господа.
И он повел меня в храм, где сказал великолепную проповедь. Когда мы с
подругами вернулись в больницу, то первым, кого я увидела, был мой лечащий
врач Юрий Владимирович. Правда, когда я его увидела, быстро шагающего по
коридору, на минуту закрыла глаза, чтобы узнать по шагам, кто это? И
оказалось, что это мой доктор. Я посмотрела на него во все глаза, а потом
как заору:
— Я же вижу, видите, Юрий Владимирович, вижу! Разве Вы не видите, что я
вижу!!!
И тут он схватил меня за плечо, взглянул в мои глаза и сказал:
— А ну, стой здесь, — и сам отошел к окну, Оттуда, от окна, до места, где я
стояла, было примерно метров 5—6. Он начал показывать пальцы: то один, то
два, то четыре, и я на все вопросы «сколько?» уверенно отвечала. Он спросил,
как это произошло. Я, естественно, рассказала правду. Он и говорит:
— Ну что же, твое счастье, девочка, что так вышло. Возможно, что-то и
существует.
После этого я еще неделю пролежала в больнице, а потом с триумфом
возвратилась в детдом, где меня пацаны встретили с криком:
— Ура, Кеша вернулась! А девчонки кричали:
— Ура Макеше!
Как будто я была где-то в дебрях Амазонки. На этом счастливо завершилась моя
история. Слава Богу во веки веков!
По личной просьбе имя автора рассказа не разглашается.
|
