Священник Леонид Михайлович Чичагов, (впоследствии
митрополит Серафим). По рукописи, предоставленной внучкой Преосвященного Варварой Васильевной
Черной (затем игумения Новодевичьего монастыря Серафима).
Как создавалась "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря"…
"Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в
небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую
пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного.
И когда наступило лето, поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня
сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все
места, где подвизался Преподобный. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь,
где мне очень понравилось и многое напоминало о преподобном Серафиме, так
заботившемся о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо,
много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три
лица, которые помнят Преподобного: две старицы-монахини [Еванфия и Ерминия]
и монахиня Пелагея (в миру Параскева, Паша). Особенно хорошо помнит его
Паша, пользовавшаяся любовью Преподобного и бывшая с ним в постоянном
общении. Я выразил желание ее навестить, чтобы услышать что-либо о
Преподобном из ее уст. Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел
к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная),
воскликнула:
— Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим
велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия
его мощей и прославления.
Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым
Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за
сумасшедшего, если я начну домогаться быть принятым Императором. Я не могу
сделать то, о чем она меня просит.
На это Паша сказала:
— Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел Преподобный.
В смущении я покинул келлию старицы. После нее я пошел к двум монахиням,
помнившим Преподобного. Они жили вместе и друг за другом ухаживали. Одна
была слепая, а другая вся скрюченная и с трудом передвигавшаяся по комнате:
она заведовала прежде квасоварней и как-то передвигала в погреб по
ступенькам лестницы тяжелую бочку с квасом, полетела вниз, и вслед за ней
бочка, ударившая ее по средним позвонкам спинного хребта всею своею
тяжестью. Обе старицы были большие молитвенницы. Слепая монахиня постоянно
молилась за усопших, при сем души их являлись к ней, и она видела их
духовными очами. Кое-что она могла сообщить и о Преподобном.
Перед отъездом в Саров, я был у о. Иоанна
Кронштадтского, который, передавая мне пять рублей, сказал: "Вот прислали мне пять рублей и просят келейно молиться за самоубийцу:
может быть, вы встретите какого-нибудь нуждающегося священника, который бы
согласился молиться за несчастного."
Придя к монахиням, я прочитал перед слепой записочку, в которую вложил пять
рублей, данных мне о. Иоанном. Помимо этого я назвал имя своей покойной
матери и просил молиться за нее. В ответ услышал:
— Придите за ответом через три дня.
Когда я пришел в назначенное время, то
получил ответ:
— Была у меня матушка ваша, она такая маленькая-маленькая, а с ней ангелочек
приходил.
Я вспомнил, что моя младшая сестра скончалась трех лет.
— А вот другой человек, за которого я молилась, тот такой громадный, но он
меня боится, все убегает. Ой, смотрите, не самоубийца ли он?
Мне пришлось сознаться, что он действительно самоубийца, и рассказать про
беседу с о. Иоанном.
Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно
обдумывал слова Паши. В Москве они опять пришли мне в голову. И вдруг
однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о
преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из
современников Преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами
Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что
относится к жизни Преподобного и последующему после его кончины периоду.
Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот
труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и
документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и
значение его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору,
чем и будет исполнена воля Преподобного, переданная мне в категорической
форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что Царская
Семья, как было известно, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги
богословского содержания, и я надеялся, что и моя книга будет прочитана.
Таким образом зародилась мысль о "Летописи". Для приведения ее в исполнение
я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне был предоставлен
архив монастыря, так же как и архив Саровской пустыни. Но прежде всего я
отправился к Паше и стал расспрашивать ее обо всех известных ей эпизодах
жизни Преподобного, тщательно записывал все, что она передавала мне, а потом
ей записи прочитывал. Она находила все записанное правильным и, наконец,
сказала:
— Все, что помню о Преподобном, тебе рассказала, и хорошо ты и верно
записал, одно нехорошо, что ты меня расхваливаешь.
В это время игумения Дивеевского монастыря отправилась в Нижний Новгород на
ярмарку, чтобы закупить годовой запас рыбы для монастыря, а когда я в ее
отсутствие пожелал навестить Пашу, то застал ее совершенно больной и страшно
слабой. Я решил, что дни ее сочтены. Вот, думалось мне, исполнила волю
Преподобного и теперь умирает. Свое впечатление я поспешил передать матери
казначее, но она ответила:
— Не беспокойтесь, батюшка, без благословения матушки игумений Паша не
умрет.
Через неделю игумения приехала с ярмарки, и я тотчас пошел сообщить о своих
опасениях относительно Прасковии, уговаривая ее немедленно сходить к
умирающей, дабы проститься с ней и узнать ее последнюю волю, иначе будет
поздно.
— Что вы, батюшка, что вы,— ответила она,— я только приехала, устала, не
успела осмотреться; вот отдохну, приведу в порядок все, тогда и пойду к
Паше.
Через два дня мы пошли вместе к Паше. Она обрадовалась, увидя игумению. Они
вспомнили старое, поплакали, обнялись и поцеловались. Наконец, игумения
встала и сказала:
— Ну, Паша, теперь благословляю тебя умереть.
Спустя три часа я уже служил
по монахине Пелагее первую панихиду.
Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я
немедленно приступил к своему труду. Когда "Летопись" была окончена, я,
просматривая корректуру последней (это было поздно вечером), внезапно увидел
налево от себя преподобного Серафима сидящим в кресле. Я как-то инстинктивно
к нему потянулся, припав к груди, и душу мою наполнило неизъяснимое
блаженство. Когда я поднял голову, никого не было. Был ли это
кратковременный сон или действительно мне явился Преподобный, не берусь
судить, но я понял это так, что Преподобный благодарил меня за исполнение
переданного мне Пашей его повеления. Остальное известно. Я поднес свой труд
Императору, что, несомненно, повлияло на решение прославления преподобного
Серафима.
Вскоре я овдовел и принял монашество с именем Серафима, избрав его своим
небесным покровителем".
(Впервые этот рассказ в сокращении опубликован: В. Черная. Митрополит
Серафим (Чичагов) // Журнал Московской Патриархии. 1989. № 2. С. 15.)
Примечание А.Н.Стрижева. |