|
опубликовано: 28.09.2006 |
|
Всецело посвятить себя Ему - так, чтобы проникнуться Божией любовью и
запылать ее жаром... 14. В гостях хорошо, а дома - лучше. В пятницу утром, когда наш самолет брал разгон на взлетной полосе аэропорта "Дубровник", я задумался над переменами, произошедшими с нашей группой в течение восьми прошедших дней. Меджугорье оставило в каждом из нас глубокий след, но одновременно повлияло на всю группу в целом. Мы все вместе прошли через невероятный жизненный опыт, из-за чего между нами возникли связи, которые не прервутся уже, пожалуй, в течение всей оставшейся жизни... Группа пребывала в отличном настроении; лишь у меня в подсознании была проблема, решить которую мне еще только предстояло. Насколько я понял, отец Светозар, говоря со мной, думал о чем-то значительно большем, чем то, что открылось позднее в разговоре с сестрой Маргаритой. До сих пор у меня не было случая расспросить ее о деталях. Теперь же, по дороге домой, я решился задать ей мучающие меня вопросы. К счастью, место около сестры пустовало, и я, попросив разрешения на несколько минут к ней присоединиться, сразу же приступил к делу: "Сестра, как случилось, что отец Светозар после нескольких минут разговора со мной оказался настолько сильно убежден в том, что именно я должен помочь ему при редактировании его книги? Ведь он ничего обо мне не знает!" Сестра поглядела на меня внимательно и улыбнулась: "Хорошо, я объясню вам все. Где-то два месяца тому назад до вашего приезда я навестила отца Светозара и монастыре Копьиц. Он попросил меня прочесть его рукопись, и это я тоже сделала. Потом он спросил меня, что я думаю по этому поводу. Я сказала, что, по моему мнению, все прекрасно. У духовного отца, однако же, не было никакой уверенности в этом, а потому он нуждался в ком-то, кто владел бы английским языком настолько хорошо, что оказался бы способным помочь ему выразить мысли подходящими словами и подготовить книгу к изданию, то есть кого-то, с кем бы он мог лично и постоянно сотрудничать. Отец Светозар спросил, захочу ли я сделать это". Она легко улыбнулась, по-видимому что-то вспомнив. "Я ответила ему, что для такой работы у меня нет соответствующей квалификации, а даже если бы она была, то я и без того безумно занята. Каждая минута, свободная от переездов, у меня распланирована. Отец Светозар тогда спросил меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто бы мог ему помочь. Когда я сказала ему, что такого человека я не знаю, он ответил, что находится в полной растерянности и не знает, что делать, поскольку такая помощь будет ему нужна очень скоро. Я предложила ему совместно молиться об этом. Знаешь ли, я очень сильно верю в силу молитвы..." - и она с улыбкой заглянула в глубину моих глаз. Я кивнул головой: "О чем же вы молитесь?" Сестра на несколько мгновении прервалась: "Молились мы, чтобы в следующей группе, присланной "Центром Мира", то есть в этой самой группе, попался американский писатель или журналист. Собственно говоря, этот человек - ты". Я недоверчиво смотрел в ее сторону: "Это совершенно невероятно!" Я выкрикнул это, ощутив, что наступила очередь сделать новый шаг в моем духовном странствовании, и это будет именно тот шаг, о котором меня просила Дева Мария. Неожиданно я вспомнил, как упорно настаивал я на необходимости совершить путешествие в Меджугорье в мае, вопреки мнению Терри..." Это значит, что я наверняка туда вернусь", - тихим голосом промолвил я, чувствуя себя на грани потери сознания. "Не забывай, что тебе должно хватить сил на возвращение домой и на то, чтобы прихватить с собой Терри и детей", - напомнила мне ласково сестра Маргарет. Мое восторженное настроение как рукой сняло. На какое-то время мне показалось, что, поскольку это небольшое чудо - моя поездка в Меджугорье в мае месяце - было следствием молитвы сестры Маргарет, то, следовательно, мое предназначение - вернуться туда и сотрудничать с отцом Светозаром. Теперь же я сильно в этом усомнился. "Что же делать? Ведь я же обязан туда возвратиться..." "Сделай то же самое, что и я", - ответила она со своим легким нью-йоркским акцентом, - молись!" Я почувствовал себя совершенным глупцом: после восьми дней, проведенных в Меджугорье, мне все еще нужно было напоминать о значении молитвы. Я горячо поблагодарил сестру и пообещал, что буду молиться. После этого я вернулся па свое место, закрыл глаза и помолился в душе: "Господи, если Ты хочешь, чтобы я туда возвратился... а ведь я даже не осмеливаюсь на это надеяться..., когда скажу об этом Терри, если она хотя бы чуть-чуть воспротивится мне в этом, я буду воспринимать это как знак, что Твоей воли на повторную поездку нет. Пусть будет так. Господи, но сам я, лично, прошу Тебя: позволь мне туда возвратиться. Аминь". А самолет уже приземлялся в аэропорту Кеннеди, и все мы сразу же с головой окунулись в царящие здесь сутолоку и суету. Люди вернулись в мир цивилизации и пережили подлинный стресс, усиленный еще и тем, что открылось нашим взорам у порога аэропорта: люди, как обезумевшие, орали, подзывая такси, таксисты крича, перекликались между собой. После шестнадцатичасового путешествия я приземлился, наконец, в своем городе; несмотря на истекшее время, мне не удалось овладеть своими чувствами. Обычно я был всегда первым из стоявших у автоматических дверей в переходе, чтобы протолкнуться, едва лишь они откроются; а теперь я пропускал всех впереди себя. И из самолета я тоже вышел последним. Кроме того, я все время сосредотачивал себя на том, чтобы моя встреча с Терри выглядела по-взрослому, нормально и солидно. Двери аэропорта распахнулись - и я увидел Терри. Она была прекрасна. При виде меня она на мгновение сделала удивленное лицо, потом протянула в мою сторону руки... Когда я, обняв, прижал ее к себе, слезы застлали мои глаза, и я не мог их удерживать. Переживания, которыми были полны восемь дней пребывания в святом селении, и радость возвращения домой, похоже, сильно ударили по моим нервам. Обнимая меня, Терри спросила; "Как дела?" Я не мог ей ответить. "Прошу тебя, - удалось мне выдавить из себя, - пойдем в автомобиль. Я хочу поскорее домой". На протяжении всего пути мы молчали. Когда мы въехали в ворота, радости моей по поводу возвращения домой не было предела. Помимо этого, я все так же чувствовал гигантское желание вернуться в Меджугорье. Самочувствие мое было довольно неважным. Восемь дней психического, физического и эмоционального напряжения давали о себе знать. "Тебе что-нибудь нужно?" - спросила меня Терри. Я отрицательно покачал головой. Терри подошла ко мне и внимательно ко мне присмотрелась: "Ты выглядишь ужасно..." Она улыбнулась: "Но все-таки совсем плохо ведь не было? Трудно поверить, что ты мог так сильно похудеть за такой короткий срок!" Терри продолжала говорить о всяких мелочах, а мне всего лишь несколько раз удалось улыбнуться и вовремя ответить. В конце концов, я решился перейти к сути и начал рассказывать обо всем, что случилось, и как это отразилось на мне. Я часто делал большие паузы, поскольку иной раз попросту не мог говорить. Мы разговаривали целый час, но я все равно ничего не смог объяснить. Наконец, около 23.00 я пошел спать. И хотя почти двое суток у меня прошли без сна, в эту ночь я спал только четыре часа. Я поднялся, помолился и начал прогуливаться около дома. Мне недоставало очарования хорватского мелодичного языка, хорватских песен и молитв, которые мы слышали ежевечерне. У меня создавалось впечатление, что за восемь дней в Меджугорье я прожил целую жизнь. Я скучал по этому селу и по его обитателям. Так продолжалось долго, но все же через какое-то время я решил снова лечь в постель - и моментально уснул. Сон мой длился до того момента, как в мою спальню ворвались дети и начали по мне ползать и прыгать. Какое же это было счастье! "Соня! Соня! - кричали мне они. - Пора вставать". Мы немного побаловались, а потом я выпроводил их из спальни, принял душ, побрился и оделся. Весь день я ни за что из работы не брался. Только распаковал и привел в порядок свои веши. На следующий день было воскресенье, и нужно было идти в кирху. Я начал готовиться к выходу, но через некоторое время сказал Терри, что не пойду с ними. Я не был готов ко встрече с людьми, а особенно - с пасторами. Я вспомнил о том, как они пробовали меня пресечь, как они и слушать не хотели о чем-либо, противоречащем лютеранскому богословию. По их мнению, откровения Девы Марии не вмещались в рамки лютеранского вероисповедания. У меня же было совсем иное мнение по этому вопросу. Я не сомневался в подлинности всего, что делалось в Меджугорье; мое убеждение таково: все, что происходит там, более важно, чем какое-либо событие в мире. "Пошли, - уговаривала меня Терри, - все будет хорошо". Таким уж было мое дурацкое счастье, что, едва запарковавшись на площадке перед кирхой, я оказался в объятиях одного из своих сотрудников. Он поспешил ко мне, приветствуя и говоря, как "чертовски рад меня видеть", а к этому прибавил: "Старик, как здорово, что ты вернулся в нашу старую добрую Америку!" Я глядел на него с улыбкой и ничего ему не говорил. Меня самого возвращение "в старую, добрую Америку" никак не радовало. Больше всего мне хотелось отвернуться, отойти, сесть в автомобиль, поехать в аэропорт и первым же подходящим рейсом отбыть в Югославию. Терри только казалось, что я уже вполне пришел в себя: временная разница все еще не давала мне выйти из состояния томительной усталости. Мы уже направлялись в сторону кирхи, когда я шепнул Терри, что нужно ехать домой. Я не желал туда идти. Терри сжала мою руки и ответила, что все будет хорошо. В кирхе люди начали меня спрашивать о том, как удалась поездка. Я отвечал односложно, что все было очень хорошо, стараясь при этом держать свои чувства под строгим контролем. Терри шла след в след за мной и вежливо просила прощения за мое поведение. Мы сели на задней скамейке. Я еще раз открыл для себя, как похожа лютеранская литургия на Католическое Евхаристическое Богослужение в отдельных своих частях. Однако с тем, что мне довелось пережить в костеле Святого Иакова, - с радостью, громогласными ответами людей на слова священника, возвышенным пением, - здесь не могло быть и малейшего сравнения. Я закрыл глаза и мысленно перенес себя в Меджугорье. Когда мы покидали кирху, пастор Вингард ожидал нас в дверях и очень тронул меня теплым приветствием. Сам он во время проповеди мог сам расчувствоваться до слез, поэтому я понимал, что он сможет мне посочувствовать. Я сказал ему, что это путешествие имело для меня решающее значение и что мне бы хотелось как-нибудь об этом спокойно поговорить с ним наедине. "Чудесно, - ответил он, - с большой охотой!" Все сложилось значительно лучше, чем я этого ждал. Без сомнения, приятно было возвратиться домой и остаться наедине с воспоминаниями. А уже на следующий день временная разница дала о себе знать: я чувствовал себя таким измученным, что не было и мысли о том, чтобы отправиться в редакцию. Я засыпал сразу же, как мне хотелось этого, то есть сразу же после того, как переворачивался с одного бока на другой. Я несколько раз говорил Терри о том, что мне необходимо поговорить с ней на серьезную тему, но тотчас же засылал снова. Лишь проснувшись где то около 22.30, я сказал ей, чтобы она выключила телевизор и поговорила со мной. Я старался сделать так, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно в то время, как я излагал ей события, связанные со встречей с отцом Светозаром и дал ей в руку первую книгу, которую сам уже когда-то прочел. "Мне так же трудно в это поверить, - подвел я итог своим рассказам, - но он действительно меня просил, чтобы я вернулся туда на две недели и помог ему подготовить к публикации его вторую книгу". Терри, не глядя на меня и ничего не говоря, начала перелистывать страницы книги. Я сидел и ждал - тридцать... сорок секунд... Наконец, она подняла на меня глаза и сказала: "Ну, что ж, если Дева Мария хочет, чтобы ты поехал чуда и помог, я должна с этим согласиться. Только не пробуй обмануть меня и себя: двух недель будет явно недостаточно..." Я не мог поверить собственным ушам. В порыве нежности я обнял и прижал ее к себе, лепеча неуклюжие слова любви и благодарности. Терри ответила: "Я правда не знаю, не водишь ли ты меня за нос..." - Терри, - прервал я ее, - я не вожу тебя за нос. Если ты переменила свое мнение... - Все, все, я поняла, - вздохнула она. - Когда ты должен туда вернуться? - В середине июня, - ответил я, стараясь не выдать охватившей меня бешеной радости. Мы говорили на эту тему еще более часа. А прежде, чем заснуть, Терри сказала: "Знаешь, сама не могу понять, как это случилось, что я дала свое согласие... Странно все это..." После чего глянула на меня и добавила: "Не беспокойся. Так оно и должно быть". Засыпая, я чувствовал себя вполне и безусловно счастливым. |