|
Послания, которые я вам передаю, воспринимайте со всей
серьезностью.
Я буду с вами долго, чтобы помочь вам воплотить их в жизнь...
17. Время ученичества.
Я проснулся около девяти часов утра. Меня приветствовало ослепительное
солнце, жара и легкий ветерок. Это было так прекрасно, что мое плохое
настроение моментально улетучилось. "Как хорошо мне здесь", - подумал я. Мне
нравилось и простое жилье, и открытая всякому взору приверженность к
христианскому благочестию. Хорошо было бы отложить на некоторое время
заботы, которые так угнетают нас в нашей будничной жизни. Однако где-то в
глубине души шевелилось чувство вины. Я ведь приехал сюда лишь для того,
чтобы сотрудничать с отцом Светозаром, а теперь должен праздновать лентяя в
течение девяти дней. Я вздохнул и пообещал себе, что до самого приезда отца
буду ревностно трудиться над редактированием текста.
День шел своим чередом, я не думал о том, что у меня нет никакой работы. Я
отыскал мужчину, который предлагал мне квартиру, когда я был здесь в
предыдущий раз. Его звали Примо, и он был владельцем маленькой прачечной в
Цетлюке. Пансионат еще не был достроен, а потому он пригласил меня к себе
домой. Когда я начал настаивать на том, чтобы он принял от меня деньги, он
согласился, хотя и не без долгих колебаний и очень неохотно, выразив при
этом желание, чтобы я вносил плату его сыну, поскольку именно его комнату я
буду снимать.
После этого я должен был отправиться в приходской дом, чтобы встретиться с
отцом Светозаром. Накануне мы договорились, что я буду у нет в полдень.
Однако теперь уже я хорошо знал, как ужасно непунктуален этот священник. И
все же я приехал на 45 минут раньше. Справа от лестницы, ведущей в
приходской дом, я обнаружил лавочку. Присев на нее, я с полчаса поработал
над рукописью отца Светозара. Из погруженности в работу меня вырвал вопрос
молодой женщины, говорившей по-английски с хорошим британским акцентом: "Что
вы пишите?" Я поднял глаза и увидел юную девушку со светлыми волосами,
которая присела на корточки возле самой моей скамейки.
- Я работаю над книжкой о Меджугорье. Вы англичанка?
- Конечно же нет, - засмеялась она. - У вас нет знакомых в Австралии? Вы
американец? Правда?
- Действительно, это так, - глуповато усмехнулся я. - Разве нас,
американцев, так легко можно узнать?
- Мое имя Таня, а ваше?
- Уэйн.
Она снова засмеялась.
- Я буду называть вас Джон Уэйн!
- Идет!
- В точности соответствует имени известного актера. - Как в тумане я слушал
щебетание этой молоденькой девушки из Австралии, которая прерывала свою
болтовню лишь вопросами относительно моей работы и причин приезда в
Меджугорье.
Я едва успевал отвечать ей, а она уже вновь начинала рассказывать мне
очередные подробности из своей жизни.
Этой девочке было 16 лег. Почти два месяца ее заботливо опекал отец Славко
Барбарига, одни из духовных советников ясновидящих. Со столь типичной для
подростков откровенностью Таня рассказала мне, что в возрасте 13 лет она
была наркоманкой и её неоднократно помещали в больницу с признаками
отравления. Собственно из-за этого она приехала сюда. После очередного
попадания в больницу она упросила свою мать, чтобы та позволила ей поехать в
Меджугорье, где ею решил заняться отец Славко, психолог по профессии,
заботящийся о неприспособленных к жизни подростках.
Таня, которая начала рассказывать о себе так подробно, безусловно, хотела
окончить. Она говорила очень быстро. Время от времени делала короткие паузы,
чтобы выяснить, какое впечатление производит на меня ее рассказ. Ее родители
были в разводе. Maть - хорватка, жила на маленьком острове в Адриатическом
море неподалеку от Сплита и была владелицей дома отдыха; отец же ее,
которого она не видела уже больше года, жил и работал в Австралии.
Таня в течение долгого времени жила в Югославии и бегло говорила
по-хорватски. Многократно она присутствовала при явлениях, хорошо знала
ясновидящих и чувствовала, что после такого долгого пребывания в Меджугорье
вполне освободилась от наркотической зависимости и всех связанных с нею
болезненных эмоциональных явлений.
Ее поспешный рассказ был прерван другой молодой женщиной, присоединившейся к
нам.
- Это моя подруга Катлин. Она тоже американка, - пояснила Таня. - Мы живем в
одной комнате. Катлин заботится обо мне и помогает отцу Славко. А это, -
сказала она, повернувшись к Катлин, - мой новый друг, американец Джон Уэйн,
он писатель.
Катлин, казалось, колебалась. Она ничего не говорила, а только лишь
присматривалась ко мне внимательно. Однако через минуту она успокоилась и
начала рассказывать о том, как попала в Меджугорье. Я обратил внимание на
то, что ее ноги были босы, но не успел спросить ее об этом. Таня сама
объяснила мне, что Катлин принесла обет девятидневного поста и сейчас живет
на хлебе и воде, а хождение босиком - это дополнительное покаяние. Я
подумал, что эта девушка немножко перебарщивает. Во время предыдущего
путешествия я встретил несколько людей которых признал эксцентричными,
фанатичными либо попросту безумными. Теперь приходилось отнести Катлин к
этой же самой группе, тем более, что сама она вела себя так, будто хотела
утвердить меня в таком мнении. У неё были длинные прямые волосы, ниспадавшие
ей на плечи. Она была старше Тани: ей было около 30. Родилась в Майами во
Флориде, недавно переехала в Швейцарию, а теперь по просьбе отца Славко
помогала Тане и была для неё как бы старшей сестрой. Когда я начал понимать,
какую ответственность она сама на себя приняла, когда я начал замечать силу
ее врожденной доброты, мое мнение о ней совершенно изменилось. Наш разговор
был прерван появлением отца Светозара:
- О, Уэйн! Добрый день! Я вполне готов. У нас много работы, приглашаю тебя
войти, мы можем начинать.
Он поприветствовал и девушек. Мне стало ясно, что они знакомы. Я глянул па
часы: было 12:40. Но обиды на опоздание отца Светозара не было. Время в
разговоре с Таней и Катлин пролетело приятно и незаметно.
Отец Светозар ввёл меня в небольшой кабинет напротив комнаты, где
происходили явления.
- Здесь никто нам не будет мешать, - сказал он, быстро запирая двери. Я
почувствовал необходимость спросить его:
- Отче Свет, знаете ли вы этих девушек?
- О, да! Катлин помогает нам, как только может, но у Тани множество проблем.
Постарайся быть с ней очень осторожным.
- Что вы имеете в виду?
Он задумался, старательно подбирая слова.
- Таня нуждается в помощи. У неё множество проблем. Иногда она очень
симпатична и мила, но часто становится просто невыносимой. Не позволяй
слишком сильно втянуть себя в ее дела. Достаточно того, что отец Славко ей
помогает. Но не беспокойся об этом, - улыбнулся он. - Лучше погляди на то,
что сделано тобою до сих пор.
В течение последующих трех часов мы просматривали то, что я сделал с
рукописью. Отец Светозар спрашивал, почему я изменил или добавил какие-либо
новые части. Сперва мне не хотелось говорить слишком много: меня не оставлял
почтительный трепет из-за того, что я работаю с этим святым человеком.
Однако позднее я расслабился и так увлекся нашей работой, что забыл обо всем
на свете.
По окончании разговора отец встал, хлопнул меня по плечу и рассмеялся.
- Хорошая работа! - сказал он. - Нам с тобой будет хорошо работать вместе,
хотя и без того у меня не было насчет тебя никаких сомнений.
От счастья у меня перехватило дыхание, и я ничего не смог ему ответить. Мы
договорились, что в ближайшие девять дней я буду редактировать текст,
оставаясь в Меджугорье, а потом отец Светозар заберет меня в свой приход в
Копьиц (это около двух с половиной часов езды на север в районе Сараево).
Там я на неделю поселюсь в местом приходском доме. Днем я не смогу выходить
на улицу, чтобы в милиции не узнали о моем присутствии. Таким образом, в
следующий раз мы сможем увиделся только 25 июня, в очередную годовщину
первого явления.
- Завтра поздно вечером мы с тобой уедем, но так, чтобы никто этого не
заметил, - добавил священник.
Когда мы попрощались, я слегка забеспокоился. У меня не было никакой охоты
оказаться замешанным в политику. Однако работа - прежде всего.
Отец Светозар помахал мне рукой и уехал на своем маленьком белом
автомобильчике. Я осмотрелся вокруг, не подглядывал ли кто за нашей
встречей. Честно говоря, я чувствовал себя так, как будто бы был шпионом.
Через некоторое время на аллее около костела я встретил Таню, Катлин и еще
одну девушку. Девушки пели, а Катлин сопровождала их пение игрой на гитаре.
Таня увидела меня первой и взмахнула рукой, приглашая присоединиться. У меня
в голове еще звучали предостережения отца Светозара. Было удивительно, что
эта подвижная юная особа, на первый взгляд вполне счастливая, могла иметь
такие серьезные проблемы. Позднее я узнал, что третья девушка, немка по
имени Агнесс, также приехала в Меджугорье с множеством проблем, касающихся
ее собственного эмоционального состояния и здоровья. Агнесс была
парализована и могла ходить, только опираясь на костыли. И ею тоже занимался
отец Славко, позволивший ей приходить в комнату явлений во время откровений
Богоматери. В соответствии с тем, что она мне рассказала, во время одного из
явлений она была мнгновенно исцелена и покинула комнату на собствешшх ногах,
аккуратно поставив костыли в уголочек. После возвращения в Германию врачи
документально подтвердили факт чудесного исцеления.
В этот раз я уже знал о Меджугорье намного больше, чем в предыдущий. Здесь
происходило намного больше чудесного, чем я мог предположить, намного
больше, чем только лишь духовные феномены, чудеса и драматические обращения.
Здесь шла борьба, настоящий бой, и все участвующие в нем люди переживали
иной раз свои разочарования и поражения. Далеко не все из тех, кто сюда
приезжал, добирались до духовного преображения. Так же, как не все оказались
исцелены от своих болезней. И я вдруг понял, что эта деревенька ничем
особенно и не отличается от моего Миртль-Бич, вопреки моему мнению об этом
раньше. И здесь тоже есть добро и есть зло. Меджугорье - точно такое же
место, как и всякое другое, с той лишь разницей, что чудеса и откровения
Пресвятой Девы Марии совершили великие перемены в живущих
здесь людях. В Меджугорье приезжает немало людей таких, как эти три девушки.
Люди ищут здесь чудесного разрешения своих проблем. Да, проблемы Агнесс
оказались решены. Но Таня, как и тысячи других, приезжавших с единственной
мыслью - найти помощь, все так же продолжает искать ее и не теряет падежды.
Я вспомнил, что сказал по этому поводу Франк Фьяминго, паралитик, который
побывал здесь с нашей группой. Я спросил его, чего он ожидает в конце этого
путешествия и надеется ли на то, что будет исцелен?
"Я приехал сюда не для того, чтобы оказаться исцеленным, - ответил он, - я
ищу здесь того же, что и все другие. У меня есть свои личные причины, из-за
которых я нуждаюсь в духовном обновлении".
Таня и Агнесс ушли на какую-то встречу, но перед уходом Таня пообещала, что
завтра мы поговорим дольше. Когда я встал, Катлин сказала, что хотела бы со
мной поговорить.
- Говорила ли вам Таня что-нибудь о своем прошлом? - спросила она.
Я повторил ей все, о чем мы говорили утром, не пропуская ничего.
- Наркотики - это не единственная ее проблема, - сказала Катлин. - Она -
алкоголичка, но и другие трудности у нее тоже есть. Когда она приехала сюда,
то была настолько больна, что пролежала в постели всю неделю. Таня находится
под постоянной угрозой срыва. Поэтому отец Славко просил меня, чтобы я жила
с ней и за нею присматривала. Я говорю вам об этом, поскольку хочу, чтобы вы
были с ней очень осторожны. Таня, вдобавок ко. всему, - об этом вы еще не
знаете - слишком легко и слишком сильно привязывается к людям.
Я пообещал, что буду держать дистанцию в отношениях с Таней, поскольку у
меня и так слишком много работы с книгой отца Светозара, а кроме того, мне
хочется провести свои собственные исследования. Глубокая преданность Катлин
тому, что она делала, произвели на меня большое впечатление. То, что
казалось для меня фанатизмом, для нее было проявлением своей преданности
Богу. В ее жизни воплотились призвания Девы Марии, и ее послушание было
неизмеримо больше, чем мое. Таковы были мои первые впечатления.
Легко было обещать, что я буду держать дистанцию по отношению к Тане, но
реализовать это было слишком непросто. Во время утренней молитвы она села
рядом со мной и спросила, не имею ли я ничего против. Я ответил, что,
разумеется, не имею. Впоследствии Катлин сказала мне, что эта была первая
Месса по-английски, на которую пришла Таня. Катлин предложила мне, что сама
скажет Тане о том, как много у меня сейчас работы и что мне нужно уединение;
однако я не согласился на это. Я сказал, что Таня после встреч со мной
чувствует себя лучше, и Катлин вынуждена была согласиться.
На протяжении следующих дней я очень много работал, а в свободное время
общался с Таней, разговаривая о её проблемах. Отец Светозар был прав: иногда
она вела себя как ангел, а иногда у меня создавалось впечатление, что
изменения, происходящие с ней, начинают идти в прямо противоположном
направлении. Все, что она при этом делала, как и то, что она говорила,
целенаправленно провоцировало во мне гнев, а если я проводил время с другими
людьми, она становилась ревнивой, как ребенок. Особенно ревновала она меня к
группе из "Центра Мира", которая появилась здесь в начале недели. Духовным
проводником группы была сестра Mapгарет. Ей помогала брызжущая оптимизмом
Роза Финнеган. В группе были также и родители Маурин Томпсон: Джон и
Мериенн, и младшая сестра Маурин - Шейла. Встреча с ними меня порадовала
особенно потому, что перед их приездом в Меджугорье было не слишком много
американцев. Мы очень приятно проводили время с родителями и сестрой Маурин.
В это время я реже виделся с Таней.
Однажды сестра Маргарет, которой я рассказал обо всем, предложила мне
пригласить Таню на совместный обед с их группой в гостинице в Цетлюке,
рассчитывая, что в окружении американцев она будет чувствовать себя лучше. Я
спросил Катлин, каково ее мнение об этом, а она, в свою очередь, спросила
отца Славко. По их просьбе я встретился с этим отцом, который захотел
познакомиться с американцем, подружившимся с его подопечной. Наш разговор
удался, я получил разрешение пригласить Таню на обед при условии, что она
вернется домой не позднее 22:00.
Все присутствовавшие за столом были очень довольны. Таня была попросту
счастлива и всех очаровала, в определенном смысле мы сделались для нее как
бы семьей. Я догадывался, что семейная жизнь была для нее самым тяжким
жизненным испытанием. Я исполнил обещание, данное отцу Славко, и вовремя
отвез Таню, а затем возвратился за сестрой Маргарет, которую пообещал
отвезти домой: она жила недалеко от Меджугорья. Возвращаясь в Цетлюк, я
увидел в свете фар двух танцующих на дороге девушек. А поскольку одна из них
была Таней, то я остановил автомобиль. Когда она меня увидела, то была
потрясена не меньше моего.
- Таня! Что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, что отец Славко хотел, чтобы ты
в десять была дома.
Пойманная на горячем, она явно не хотела выглядеть в глазах подруги малым
птенчиком.
- Меня не интересует, что там говорит отец Славко. Я уже вполне взрослая и
могу делать то, что хочу, - выкрикнула она гневно.
Я пытался убедить ее в том, что в Меджугорье она находится под опекой
духовного отца, но она не желала меня слушать. В конце концов она сказала,
что я тоже не имею никакого права указывать ей, что она должна делать.
- Садись, отвезу тебя домой, - сказал я, пропустив мимо ушей ее последнее
замечание, оказавшееся для меня особенно горьким.
- Нет! Нам здесь весело, и я отсюда никуда не пойду.
- Ну что же, порядок, делай что хочешь! - ответил я и быстро уехал.
Как же это возможно, чтобы девушка, такая добрая и такая воспитанная, всего
лишь несколько часов назад так мило развлекавшаяся с группой из "Центра
Мира", теперь была такой бунтующей и непослушной? Мы разговаривали между
собой достаточно много - иногда спокойно, иногда гневно. Я чувствовал, что
становлюсь для нее вторым отцом. А теперь начинал сомневаться: а помогло ли
ей хоть как-то все то, что я для нее делал? В эту ночь меня поджидала еще
одна неожиданность. В доме Примо я застал нового гостя. Это был фотограф из
европейской редакции журнала "TIME", приехавший с заданием, подготовить
материалы о Меджугорье в связи с пятилетней годовщиной явлений. Годовщина
выпадала на завтрашний день, и я на какое-то время забыл о Тане. Меня
радовало, что по прошествии столь долгого времен информация об откровениях
наконец-то попадет на страницы международной прессы, особенно если учесть,
что в селении ожидали более 100 000 гостей. Мы разговаривали с ним более
двух часов. Я рассказал ему обо всем, что знал, и пообещал показать ему
окрестности. Мы договорились, что с утра пойдем к дому Вицки, чтобы сделать
несколько снимков. Уже утром по дороге журналист сказал мне:
-Я сообщил бы об этом вчера, но не хотел говорить о неприятном в доме. Тебя
ищет милиция. Утром они были у Примо, но он не знал, когда ты возвратишься.
- Что? - ударив по тормозам, я съехал на обочину. - Чего они от меня хотят?
- спрашивал я, будучи ужасно испуган.
- Спокойно, - усмехнулся мой товарищ, - они знают, что ты журналист, и хотят
выяснить, почему ты до сих пор не зарегистрировался в паспортном отделении.
- Я не мог. Я не хотел, чтобы они знали, что я работаю с этим священником...
А откуда они знают, что я журналист?
Фотограф хмыкнул.
- Ты появляешься всюду с пишущей машинкой и задаешь множество вопросов... -
при этих словах он перестал улыбаться. - Этих людей невозможно обмануть. Под
любым предлогом они могут тебя арестовать, допросить и по прошествии
нескольких дней выбросить из страны. А может быть, и еще хуже, - он покачал
головой.- Не забудь, что ты не в Америке.
Только теперь я понял, насколько глупо вел себя, не пытаясь скрыть цель
моего пребывания в Меджугорье. Поведение отца Светозара должно было бы стать
для меня достаточным предостережением, но слишком поздно я понял
необходимость такой предосторожности, как обязательный выезд в Копьиц, и
необходимости тщательно скрывать факт моего пребывания там.
- И что же мне теперь делать? - спросил я срывающимся голосом.
Фотограф советовал либо пойти в милицию и попробовать зарегистрироваться,
либо покинуть дом Примо.
- Я выезжаю. - Мне совершенно не хотелось идти в милицию. - В Меджугорье
найдется несколько таких мест, где никто меня не отыщет.
Я был уверен, что одну или две ночи смогу переночевать в доме, где сидела
сестра Маргарет. Меня посетило желание сейчас же развернуть машину,
упаковать свои чемоданы и моментально выехать из Цетлюка. Однако фотограф из
"TIME" хорошо знал характер коммунистических властей, поскольку целый год
перед этим прожил в Польше, а потому не согласился с таким моим решением.
- Это было бы слишком простодушно, - ответил он, - лучше выберись из дома
ночью.
Когда мы подъехали к дому Вицки, он сказал, что ему лучше самому искать
подходящее место для фотографирования. Поэтому я оставил его самого и поехал
в костел на Святую Мессу. Через некоторое время я успокоился и начал
обдумывать план действий. Перед костелом я встретил сестру Маргарет и
рассказал ей о том, что происходит.
- Это значит, - справедливо решила она, - что ты нуждаешься в убежище на
одну ночь, поскольку завтра уедешь с отцом Светозаром в Копьиц. Конечно же,
ты можешь переночевать в доме, где живу я. Это настолько далеко от костела,
что никто тебя и не заметит. Не беспокойся и постарайся расслабиться. Молись
и будь доволен тем, что имеешь.
Сестра Маргарет помогла мне взглянуть на эту ситуацию совершенно другими
глазами. Я решил воспользоваться её советом. После Мессы мы встретились с
Томпсонами. Общее решение было таково, что мы проведем день в горах, а затем
присоединимся к своим веселым приятелям в кофейне "Антония", где встречались
многие жители села. Несколькими днями ранее мы узнали, что владельцем
кофейни является отец ясновидящей Марии и что ее сестра Милка тоже там
работает.
Милка, присутствовавшая при первом появлении Святой Девы, видела тогда ее
единственный раз. Теперь ей было 18 лет. Она была худенькой и очень
подвижной, выглядела гораздо более взрослой, чем любая другая девушка в ее
годы. К тому же она была любимицей всех местных. Очень скоро мы с ней
подружились. Вопреки тому, что по-английски она могла сказать всего лишь
несколько фраз, мы понимали друг друга достаточно хорошо. Иногда я приходил
сюда с Таней, которая служила нам переводчиком. Милка, одаренная
способностью быстро учиться, хорошо говорила по-итальянски. Этому языку она
научилась от многочисленных паломников, прибывавших в деревню со времени
первых явлений. Меня восхищало то, как легко согласилась Милка с фактом, что
видела Пресвятую Деву лишь раз в то время, как ее cecтpa сделалась одной из
шести ясновидящих. Я спросил ее об этом во время интервью, которое взял у
нее позднее. Она только пожала плечами и ответила:
- Лучше было увидеть Ее только раз, чем вовсе не увидеть.
Мечтала ли она о том, чтобы сделаться видящей наподобие своей сестры?
- О нет, - засмеялась она, - тогда я должна была бы бесконечно разговаривать
с репортерами, наподобие того, как болтаю теперь с вами!
Я видел в Милке нечто необычное. Опт согласилась со своей судьбой, хотя
невооруженным глазом можно было заметить в ней желание принадлежать к тем,
кто ежедневно видел Деву Марию. Она умело это скрывала, но, несмотря на это,
я знал, что так оно и есть. И когда пришел мой срок покинуть Меджугорье,
Милка оказалась тем человеком, которого я полюбил больше всего.
Вечер пятой годовщины явлений был прекрасен. Тысячи людей собрались в
костеле и перед ним. Я стоял рядом с Томпсоном на газоне за костелом,
наслаждаясь красотой наступающего вечера, видом неба и прохладным ветерком.
Я молился, перебирая четки Святого Розария. В течение всего дня я не видел
Тани. Однако теперь она появилась, полная раскаяния, прося прощения за свое
поведение в предыдущий день.
- Прошу тебя, пойдем со мной, я совершенно не в состоянии молиться, мне надо
с тобой поговорить.
Я извинился перед остальными и мы пошли в тихую, заросшую тенистыми
деревьями аллейку за костелом, где можно было поговорить. Таня начала
плакать. Вечером, который она проводила с подругой, они встретили двух
парней из села и были с ними допоздна. Теперь она ужасно этого стыдилась и
не знала, как поступить в отношении отца Славко:
-Я понимаю, что он обо всем узнает. А тогда он обязательно отошлет меня
домой. Что мне делать?
- Ты сама должна ему обо всем рассказать и согласиться с любым его решением.
- Нет!
Она резко подняла голову и встала, чтобы уйти. Я терпеливо напомнил ей обо
всех людях, которые прикладывали усилия, чтобы ей помочь. Напомнил ей также
о том, что было для нее сделано. И теперь она может выбирать: либо принять
доброту, которая пришла к ней через отца Славко, и остаться в Меджугорье,
либо самой дальше управляться со своею жизнью. Меня поразило, как быстро она
успокоилась. Я говорил с ней так, как говорит отец с дочерью, и это мне
удалось. Таня обняла меня и пообещала, что сразу же после Мессы она
расскажет обо всем отцу Славко и примет то, что ей уготовано.
После этого мы возвратились к Томпсонам и приняли участие в Мессе. Позднее,
когда мы все расселись на траве, чтобы поговорить о прошедшем дне, Таня
прибежала к нам. По ее лицу я прочитал, что нее сложилось хорошо. Она
рассказала нам о разговоре с отцом Славко: "Ох и зол же он был на меня! Но
сказал, что это хорошо, что я ему обо всем рассказала. Я сказала ему, что
это ты подсказал мне, чтобы я во всем призналась, и знаешь что? Он сказал,
что завтра утром ты можешь прийти, а он даст тебе интервью, о котором ты
просил. Разреши мне быть переводчиком! Я так счастлива!" Я был рад, что все
хорошо окончилось. Я договорился встретиться с ней перед приходским домом
утром в 9:00. Ну что же, завершающийся день был действительно хорош. Да и
все остальные девять дней прошли чудесно. Я многому научился и, задумываясь
над этим, пришел к выводу, что, собственно говоря, эта учеба и была самым
главным из того, что я пережил в Меджугорье.
Оставалась одна единственная нерешенная проблема - милиция. Я почти забыл об
этом, но вспомнил, когда выехал в сторону дома Примо в Цетлюке. Приехав
туда, я хотел поговорить с Примо, и если бы он решил, что так необходимо, я
намеревался, подобно Тане, пойти и признаться во всем. Мы были одни,
поскольку фотограф из "TIME" уехал раньше, чтобы попасть на самолет,
вылетающий из Мостара. Однако Примо быстро пожелал мне спокойной ночи,
вспомнив, что ранним утром он должен быть у себя в прачечной.
Я пошел в свою комнату и долго раздумывал, должен ли я уехать отсюда сейчас
же или же могу подождать до утра. И, в конце концов, я помолился: "Господи,
прошу тебя, направь меня..."
продолжение |
