|
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МОНАХИНИ СЕРАФИМЫ (БУЛГАКОВОЙ). В конце XIX столетия начал ездить в Саров будущий митрополит Серафим, тогда
еще блестящий гвардейский полковник Леонид Чичагов.
Рассказывала мне послушница блаженной Прасковьи Ивановны Дуня, что, когда
Чичагов приехал в первый раз, Прасковья Ивановна встретила его, посмотрела
из-под рукава и говорит:
— А рукава-то ведь поповские.
Тут же вскоре он принял священство. Прасковья
Ивановна настойчиво говорила ему:
— Подавай прошение Государю, чтобы нам мощи открывали.
Чичагов стал собирать материалы, написал "Летопись" и поднес ее Государю.
Когда Государь ее прочитал, он возгорелся желанием открыть мощи.
Все это Чичагов описал во второй части "Летописи". Там были изложены
подробности всех событий перед открытием мощей и описано само открытие. Все
то, что нельзя было напечатать в старое время. Эта рукопись пропала при
аресте в 1937-м.
Рассказывали мне те, кому Митрополит лично читал эту рукопись, что перед
прославлением Преподобного в Синоде была большая смута.
Государь настаивал, но почти весь Синод был против. Поддерживали его только
митрополит (впоследствии) Кирилл да обер-прокурор Синода Владимир Карлович
Саблер. Отговорка: "Куда и зачем ехать в лес? Нашлись только кости..."
Евдокия Ивановна, послушница Дуня, рассказывала мне, что в это время
блаженная Прасковья Ивановна 15 дней постилась, ничего не ела, так что не
могла даже ходить, а ползала на четвереньках. И вот как-то вечером пришел
Чичагов, тогда еще архимандрит Спасо-Евфимиевского монастыря в Суздале.
— Мамашенька, отказывают нам открыть мощи.
Прасковья Ивановна ответила:
— Бери меня под руку, идем на волю.
С одной стороны Блаженную подхватила ее келейница мать Серафима, с другой —
архимандрит Серафим.
— Бери железку (лопату).
Спустились с крыльца.
— Копай направо, вот они и мощи.
Обследование останков преподобного Серафима было в ночь на 12 января 1903
года. В это время в селе Ламасово, в 12 верстах от Сарова, увидели зарево
над Саровом. И крестьяне побежали на пожар. Приходят и спрашивают:
— Где у вас был пожар? Мы видели зарево.
— Нигде пожара не было,— им отвечают. Позже один монах тихонько сказал:
— Сегодня ночью комиссия вскрывала останки батюшки Серафима.
От батюшки Серафима уцелели лишь косточки, вот и смущался Синод: "Ехать в лес? -
мощей нетленных нет, а лишь кости."
На это одна из бывших еще в живых стариц Преподобного сказала:
— Мы кланяемся не костям, а чудесам.
Говорили сестры, будто бы Преподобный и сам явился Государю, после чего тот
уже своей властью настоял на открытии мощей.
Чудес, действительно, являлось много и до и после открытия мощей.
Открытие мощей преподобного батюшки Серафима состоялось 19 июля 1903 года...
На открытие мощей в Саров поехала почти вся Царская Фамилия. Крестьяне,
празднично разодетые, встречали их по селам и по дорогам, стоя плотными
рядами.
В селе Пузе Государь велел остановиться и подозвал к себе празднично
разодетых маленьких девочек. Все они были одеты в красные сарафаны (кумачники),
разноцветные фартуки и шелковые, "разливные" платки. Одна из них, Дуня, до
сих пор жива. Ей тогда было шесть лет.
Приехали в Саров 17 или 18 июля (не знаю точно). Великие князья тут же
поехали в Дивеево к блаженной Прасковье Ивановне. Они ей привезли шелковое
платье и капор, в которые тут же и нарядили.
В то время в Царской Семье было уже четыре дочери, но мальчика-наследника не
было. Ехали к Преподобному молиться о даровании Наследника. Прасковья
Ивановна имела обычай все показывать на куклах, и тут она заранее
приготовила куклу-мальчика, настелила ему мягко и высоко платками и уложила:
"Тише, тише, он спит..." Повела им показывать: "Это ваш". Великие князья в
восторге подняли Блаженную на руки и начали качать, а она только смеялась.
Все, что она говорила, передали по телефону Государю, но сам Государь
приехал из Сарова только 20 июля. Евдокия Ивановна рассказывала, что
келейница Прасковьи Ивановны матушка Серафима собралась в Саров на открытие,
но вдруг сломала ногу. Прасковья Ивановна ее исцелила. Им было объявлено,
что как встретят Государя в игуменском корпусе, пропоют духовный концерт. Он
усадит свиту завтракать, а сам приедет к ним.
Вернулись матушка Серафима с Дуней со встречи, а Прасковья Ивановна ничего
не дает убрать. На столе сковорода картошки и холодный самовар. Пока с ней
воевали, слышат в дверях: "Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас". — Государь, а с ним Государыня.
Уже при них стелили ковер, убирали стол, сразу принесли горячий
самовар.
Все вышли, оставили одних, но они не могли понять, что говорит Блаженная, и
вскоре Государь вышел и сказал:
— Старшая при ней, войдите.
Когда стали прощаться, вошли архимандрит Серафим (Чичагов) и келейные
сестры.
Прасковья Ивановна открыла комод. Вынула новую скатерть, расстелила на
столе, стала класть гостинцы: холст льняной своей работы (она сама пряла
нитки), нецелую голову сахара, крашеных яиц, еще сахара кусками. Все это она
завязала в узел очень крепко, несколькими узлами, и когда завязывала, от
усилия даже приседала, и дала Государю в руки:
— Государь, неси сам,— и протянула руку,— а нам дай денежку, нам надо
избушку строить (новый собор).
У Государя денег с собой не было, тут же послали. Принесли, и Государь дал
ей кошелек золота. Этот кошелек сразу же передали матери игумений.
Прощались, целовались рука в руку. Государь и Государыня обещали опять скоро
приехать открывать мощи матушки Александры, потому что она являлась во
дворце и творила там чудеса.
Когда Государь уходил, то сказал, что Прасковья Ивановна единственная
истинная раба Божия. Все и везде принимали его как царя, а она одна приняла
его как простого человека.
От Прасковьи Ивановны поехали к Елене Ивановне Мотовиловой. Государю было
известно, что она хранила переданное ей Н. А. Мотовиловым письмо, написанное
преподобным Серафимом и адресованное Государю Императору Николаю II. Это
письмо преподобный Серафим написал, запечатал мягким хлебом, передал Николаю
Александровичу Мотовилову со словами: "Ты не доживешь, а жена твоя доживет, когда в Дивеев приедет вся Царская Фамилия, и Царь придет к ней. Пусть она ему передаст."
Мне рассказывала Наталия Леонидовна Чичагова (дочь владыки), что когда
Государь принял письмо, с благоговением положил его в грудной карман,
сказав, что будет читать письмо после.
А Елена Ивановна сделалась в духе и долго, полтора или два часа, им
говорила, а что, сама после не помнила. Елена Ивановна скончалась 27 декабря
1910 года. Она была тайно пострижена.
Когда Государь прочитал письмо, уже вернувшись в игуменский корпус, он
горько заплакал. Придворные утешали его, говоря, что хотя батюшка Серафим и
святой, но может ошибаться, но Государь плакал безутешно. Содержание письма
осталось никому неизвестно.
В тот же день, 20 июля, к вечеру все уехали из Дивеева. После этого со всеми
серьезными вопросами Государь обращался к Прасковье Ивановне, посылал к ней
Великих князей. Евдокия Ивановна говорила, что не успевал один уехать,
другой приезжал. После смерти келейницы Прасковьи Ивановны матушки Серафимы
спрашивали все через Евдокию Ивановну. Она передавала, что Прасковья
Ивановна сказала: "Государь, сойди с престола сам!"
Блаженная умерла 22 сентября 1915 года. Перед смертью она все клала земные
поклоны перед портретом Государя. Когда она уже была не в силах, то ее
опускали и поднимали келейницы.
— Что ты, мамашенька, так на Государя-то молишься?
— Глупые, он выше всех царей будет.
Было два портрета царских: вдвоем с Государыней и он один. Но она кланялась
тому портрету, где он был один. Еще она говорила про Государя: "Не знай, преподобный, не знай, мученик!"
В эти годы многие приезжали в Саров и в Дивеево. Приезжали Распутин со
свитой — молодыми фрейлинами. Сам он не решился войти к Прасковье Ивановне и
простоял на крыльце, а когда фрейлины вошли, то Прасковья Ивановна бросилась
за ними с палкой, ругаясь: "Жеребца вам стоялого". Они только каблуками
застучали.
Приезжала и Вырубова. Но тут, боясь, что Прасковья Ивановна опять что-нибудь
выкинет, послали узнать, что она делает. Прасковья Ивановна сидела и
связывала поясом три палки — у нее было три палки, одна называлась
"тросточка", другая "буланка", третья не помню как, — со словами: "Ивановна,
Ивановна (так она сама себя называла), а как будешь бить? — Да по рылу, по
рылу! Она весь дворец перевернула!"
Важную фрейлину не допустили, сказав, что Прасковья Ивановна в дурном
настроении.
Незадолго до своей смерти Прасковья Ивановна сняла портрет Государя и
поцеловала в ножки со словами:
— Миленький уже при конце. |
