|
опубликовано: 04.10.2008 |
|
Архиепископ Тверской Фаддей является одним из уникальных подвижников XX столетия. "Что за человек этот кристально чистый, как драгоценный сосуд из горного хрусталя, владыка Фаддей!" - часто такое восклицание вырывалось из уст тех, кто имел счастье знать святителя. Чистота сердца и кротость его были отличительными чертами и обращали на себя внимание окружающих с самого детства владыки. Будучи студентом Московской Духовной Академии, Иван Васильевич Успенский имел заветную мечту - стать учителем и долго не хотел принимать монашества, говоря: "От монашества меня удерживает... мысль о невозможности тесной связи с пасомыми". При этом он, приняв твердое решение не жениться, вел жизнь по сути монашескую. В 1895 году Троице-Сергиеву Лавру посетил о. Иоанн Кронштадтский. Прозрев путь юного подвижника и то, каким подвигом он прославит Христа, о. Иоанн сказал Ивану: "Аще любиши Мя... паси овцы Моя... егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси; егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши". И чем дальше, тем чаще вспоминались эти слова Христовы, сказанные ему устами святого, и в минуты самых тяжелых испытаний становились утешением Божиим. Учась в академии, Иван Васильевич обустраивал свой внутренний мир, проявляя в этом деле редкостное терпение. Желая знать о себе все в точности, он вел ежедневный дневник. Открывая ему свою душу, он сохранял удивительное целомудрие и утонченно-христианскую деликатность, записывая только то, что действительно существенно и важно, не позволяя себе в писании о других входить в излишние подробности. Нежная душа его, сохранившая детскость и простоту, стремилась лишь к любви к Богу и безупречному исполнению заповедей, и он зорко следил за моментами ослабления этой любви, скорбя об охлаждении и душевной расслабленности, и вновь и вновь обращался за помощью к Богу. Дневник велся ежедневно, и в нем ежедневно подводился итог как внешним делам, так и внутреннему духовному состоянию. По окончании Академии Иван Васильевич принял постриг и священный сан. В скором времени иеромонах Фаддей был назначен инспектором Минской Духовной Семинарии и с ревностью отдался новому послушанию. К этому времени относятся слова о. Фаддея: пастырь "должен быть готов не только с любовью встречать тех, кто охотно идет на его зов, но и иметь мужество встретить времена, когда, по слову Христову, поражен будет пастырь, и рассеются овцы стада (Мф. 26, 31), когда сердце самого пастыря будет терзаться от уныния и скорби, а овцы стада, невзирая на это и как бы не чувствуя близости своей погибели, всё более и более рассеиваются по путям погибели, с которых хочет возвратить их пастырь. Он должен иметь такую веру, чтобы, видя совершенное бессилие своего слова, возложить упование на всесильную благодать, которая и наиболее огрубевшие души смягчает, отверзая для восприятия слова пастыря даже сердца людей, желавших "искусить беззлобство его" (Прем. 2, 19)". Через несколько лет о. Фаддея перевели в Уфу, где помимо преподавания в семинарии, он принимал активное участие в работе епархиальных педагогических курсов. В 1902 году были изданы его "Записки по дидактике (общей и методике Закона Божия и славянского языка)" для учителей церковно-приходских школ, чтобы каждый преподаватель мог пользоваться его советами и вне курсов; они стали фундаментальной основой преподавания этих предметов в школе. Наконец было заявлено ясно, что основой обучения и подлинного просвещения является христианство, что любая форма воспитания и преподавания вне этого фундамента развращает человека, убивает его душу и сердце. Когда иеромонах Фаддей был возведен в сан архимандрита, епископ Антоний (Храповицкий), вручая ему архимандритский жезл сказал: "Искренне могу сказать, что на тебя сегодня я возложил поистине венец терновый..." Внимательный к своей душе, архимандрит Фаддей был внимателен и к окружающей его жизни, проблемы которой - будущность Православной Церкви в России, будущность и самой России - его весьма заботили. Как это и бывает, любовь, жившая в сердце христианского подвижника, далеко простиралась за пределы его личной жизни. "На знамени своем дух мира написал: "точная наука", не имеющая нужды искать помощи у неба. Христианство не отвергает мудрости земной, не по праву присвоившей себе одной название "точной науки", но оно возвещает, что полнота истинного ведения заключается лишь в сокровищнице премудрости Божией, тайной и сокровенной, недоступной уму человеческому без помощи Духа Христова (1 Кор. 2; 7, 10). Дух века на знамени написал: "блага земные" вместо небесных, причем последние называются мечтательными и не внушающими веры. Христианство не отвергает и благ земных, но наибольшее внимание побуждает устремлять к благам небесным, которые "уготовал Бог любящим Его", которых "не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку". Но благо понимается людьми различно до противоположностей. Поэтому не насилием нужно содействовать, по учению Христову, водворению на земле общего блага, а путем кротости, любви и самоотвержения. Как можно насильственным образом водворить на земле равенство, братство и свободу? Можно ли, употребив насилие, сделать кого-либо счастливым?" 21 декабря 1908 года в городе Владимире-Волынске в храме Христорождественского монастыря состоялась хиротония архимандрита Фаддея во епископа Владимиро-Волынского. Но и будучи облечен высоким саном архиерея, владыка не оставлял своего попечения о молодежи, принимал активное участие в работе педагогических женских курсов. Дни лекций епископа были для курсисток днями светлого праздника. После окончания курсов все вместе с епископом Фаддеем отправлялись в паломничество в Почаевскую лавру. Незабываемы были эти поездки. Певчие почти всю дорогу пели церковные песнопения и религиозные народные песни. Когда не пели, тогда беседовали с владыкой. Не осталась в забвении традиция богословских чтений и лекций. Чаще всего в них принимали участие в качестве докладчиков архиепископ Антоний (Храповицкий), епископ Фаддей, архимандрит Прокопий (Титов), иеромонах Митрофан (Абрамов) и епархиальный наблюдатель священник Феодор Казанский. По воспоминаниям очевидцев этих богословских чтений, "слушателей на всех беседах было так много, что многим за неимением места пришлось стоять в проходе и даже на дворе". Епископ Владимиро-Волынский Фаддей объезжал все приходы своей обширной приграничной епархии, посещал каждый приход, в каждом останавливался; предпринимал путешествия и в самые глухие места. "Трудно выразить словами, - писали о владыке очевидцы, - ту духовную радость, которую испытали все в дни посещений. Он до того в своих отношениях кроток, добр и обходителен, что поневоле дивишься той истинно христианской любви, которой так обильно наградил Спаситель нашего владыку. Все его слова и всякий шаг его дышит неподдельной, искренней любовью к своим ближним; в особенности же он любит детей. Отзывчивые на все доброе, святое детские сердца - сердца учеников - сами чуют душу, всецело преданную им, душу, любящую их без границ, и сразу идут к нему, сразу поддаются его доброму влиянию...". В 1917 году, после разрушения российской государственности, Волынь оккупировалась то немцами, то поляками, то петлюровцами. Когда Волынь перешла в руки большевиков, они приступили к уничтожению повстанческого движения. Один из арестованных рассказал, что как-то заходил к епископу петлюровский полковник. Через несколько дней владыка был арестован. В своем тюремном дневнике он писал: "Как томительна праздность! И притом в постный день столько хлопот с чаем! Как трудно читать и службы, потому что мысли не собрать, тем более при постоянных разговорах людей новых! Истомилась душа!.. В руку Твоею жребии мои!.." Рассмотрев дело, ВУЧК постановила выслать епископа Фаддея в район Западной Сибири. Патриарх Тихон возвел его в сан архиепископа и благословил ехать в Астрахань. Из Москвы архиепископа Фаддея вместе с митрополитом Кириллом (Смирновым) перевезли в тюрьму во Владимир. Митрополит так вспоминал об этом: "Поместили в большую камеру вместе с ворами. Свободных коек нет, нужно располагаться на полу, и мы поместились в углу. Страшная тюремная обстановка среди воров и убийц подействовала на меня удручающе... Владыка Фаддей, напротив, был спокоен и, сидя в своем углу на полу, все время о чем-то думал, а по ночам молился. Как-то ночью, когда все спали, а я сидел в тоске и отчаянии, владыка взял меня за руку и сказал: - Для нас настало настоящее христианское время: не печаль, а радость должна наполнять наши души. Сейчас наши души должны открыться для подвига и жертв. Не унывайте, Христос ведь с нами. Моя рука была в его руке, и я почувствовал, как будто по моей руке бежит какой-то огненный поток. В какую-то минуту во мне изменилось все, я забыл о своей участи, на душе стало спокойно и радостно. Я дважды поцеловал его руку, благодаря Бога за дар утешения, которым владел этот праведник". Передачи архиепископ целиком отдавал старосте камеры, и тот делил на всех. Но однажды, когда "поступила обычная передача, - вспоминал митрополит Кирилл, - владыка отделил от нее небольшую часть и положил под подушку, а остальное передал старосте. Я увидел это и осторожно намекнул владыке, что, дескать, он сделал для себя запас. - Нет, нет, не для себя. Сегодня придет к нам наш собрат, его нужно покормить, а возьмут ли его сегодня на довольствие? Вечером привели в камеру епископа Афанасия (Сахарова), и владыка Фаддей дал ему поесть из запаса. Я был ошеломлен предсказанием и рассказал о нем новичку..." В конце ноября к архиепископу выехали посланцы из Астрахани. "Приехали в Волоколамск поздно вечером, - вспоминал один из ходоков, - отыскали дом, где жил владыка. Это была большая рубленая крестьянская изба на окраине города. Внутри дом имел три перегородки, за одной из перегородок жил владыка. В комнате стояла железная кровать, у окна - стол. Единственный стул предназначался владыке, а для гостей принесли две табуретки. Владыка принял нас не то что любезно, а как-то по-монашески кротко. Говорил он тихо и мало. Мы рассказали ему о положении епархиальных дел, о трудностях, переживаемых епархией, об обновленцах. Нас поразила общая скудость обстановки и его бедная одежда, но зато привели в восторг аскетическая внешность, застенчивость и какая-то детская робость. Когда в конце беседы мы положили перед ним пакет с деньгами на предстоящие расходы по поездке в Астрахань, владыка густо покраснел, смутился и, отодвигая от себя пакет, сказал: "Что вы, что вы, зачем же деньги, нет, нет, не надо, я приеду, приеду". Нам стало неловко, как будто мы сделали что-то очень непристойное или обидное". 20 декабря 1923 года архиепископ выехал в Астрахань... Встречавшие священники подходили к нему под благословение, искали глазами багаж и с удивлением обнаруживали, что никакого багажа у архиепископа не было. Сразу же по приезде какие-то сердобольные старушки принесли владыке чуть не дюжину только что сшитого белья; староста храма святого князя Владимира, заметив на ногах владыки старенькие с заплатками сапоги, принес ему хорошую теплую обувь. Все это владыка немедленно раздал нищим. Зная, что архиепископ принимает в любое время, некоторые пользовались этим и приходили к нему рано утром. Владыка вставал с постели, наскоро умывался и одевался и безропотно принимал посетителя. За все время своего пребывания в Астрахани архиепископ Фаддей публично не сказал ни одного слова против обновленцев, но пример его личной жизни был красноречивее любых слов. Идеолог обновленчества в Астрахани священник Ксенофонт Цендровский, принося покаяние в грехе раскола, сказал: - Долго я коснел в грехе обновленчества. Совесть моя была спокойна, потому что мне казалось, что я делаю какое-то нужное и правое дело. Но вот я увидел владыку Фаддея, я смотрел на него и чувствовал, как в душе моей совершается какой-то переворот. Я не мог вынести чистого проникновенного взгляда, который обличал меня в грехе и согревал всепрощающей любовью, и я поспешил уйти. Теперь я ясно сознавал, что увидел человека, которому можно поклониться не только в душе, но и здесь, на ваших глазах... Его аскетический вид, большие глаза, кроткие и проникновенные, покоряли и звали к правде Божией... "Другому архиерею я солгал бы, зная, что за признание он оттаскал бы меня за волосы и другого места не дал... Данное обещание я твердо храню и со слезами вспоминаю милость ко мне этого чудесного человека". В ноябре 1928 года митрополит Сергий перевел архиепископа Фаддея в Тверь. В Твери архиепископ Фаддей поселился на тихой улочке в угловом доме с крошечным садом, огороженным высоким деревянным забором. В саду вдоль забора пролегала тропинка, по которой владыка подолгу ходил и молился, особенно по вечерам. После молитвы он благословлял на все стороны город и уходил в дом. Неподалеку от города, в селе Пречистый Бор, архиепископ снимал дачу и ездил туда, когда хотел поработать. Секретаря у владыки не было, и часто из-за огромного количества работы он ложился спать далеко за полночь, часа в три. Однажды летом рано утром к владыке приехали пять девочек четырнадцати-шестнадцати лет из числа его прихожанок. Дом, где он жил, они знали, но без благословения в столь ранний час не решились его беспокоить; отошли на опушку леса рядом с селом и расположились позавтракать. Одна девочка залезла на сосну, чтобы наблюдать оттуда, когда владыка выйдет и можно будет идти. Остальные занялись приготовлением завтрака и вдруг слышат голос архиепископа: "Девочки, что вы тут делаете?" Оказалось, что он давно уже гулял по лесу и молился и теперь возвращался домой. Они объяснили, что приехали проведать своего владыку. Он велел собраться и идти с ним в дом. Дети пробыли у владыки весь день. Всех приходящих к нему он принимал с любовью, никому не отказывая, зная, что сейчас время скорбей, и кому, как не архипастырю, утешать свою паству. По свидетельству многих прихожан, архиепископ Фаддей обладал даром прозорливости и исцеления. В Твери народ искренне и глубоко любил архипастыря. Для народа и духовенства он был подлинным святым наших дней. Летом 1937 года начались массовые аресты. 20 декабря пришли арестовывать и архиепископа. На допросах в тюрьме владыка Фаддей держался мужественно, виновным в контрреволюционной деятельности не признал. Архиепископа Фаддея поместили в камеру к уголовникам, которые издевались над ним и унижали его. Они подводили владыку к стене и забирались к нему на плечи, чтобы достать до окна. Измучив, они заталкивали его под нары, и время от времени один из уголовников наполнял консервную банку нечистотами и совал под нары, говоря, чтобы владыка взял их кадило. Он с кротостью и смирением переносил все мучения и издевательства. Лежа под нарами и непрестанно молясь, он в последние свои дни на земле смиренно нес крест, утяжеленный теперь унижением и поношением. И Матерь Божия вступилась Сама за него. Однажды ночью Она явилась главарю уголовников и грозно сказала: "Не трогайте святого мужа, иначе вы все лютой смертью погибнете". Наутро он пересказал сон товарищам, и они бросились под нары глянуть - жив ли еще святой старец. Из-под нар их осиял ослепительный свет. Вытащив архиепископа, они все просили у него прощения. С этого дня все насмешки над ним прекратились. Через десять дней после ареста тройка НКВД приговорила архиепископа к расстрелу. Высокопреосвященный Фаддей был казнен около часа ночи 31 декабря 1937 года. Рассказывают, что владыку утопили в яме с нечистотами; а на третий день похоронили - без гроба, в неглубокой могиле. Весной после Пасхи 1938 года православные женщины раскрыли могилу и переложили тело архиепископа в простой гроб. Одна из них вложила в руку владыке пасхальное яйцо. 26 октября 1993 года были обретены честные останки священномученика архиепископа Тверского Фаддея. Ныне они находятся в Вознесенском соборе Твери. Как и при жизни святого Фаддея, так и после его мученической кончины многие обращающиеся к нему получают по его молитвам исцеления и утешения в скорбях. Состоявшийся 18-23 февраля 1997 года Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил священномученика к лику святых. СВЯЩЕННОМУЧЕНИК АРХИЕПИСКОП ФАДДЕЙ (УСПЕНСКИЙ) Память - 18/31 декабря |