Шел 1944 год. Город Ленинград был в блокаде. Немецкие войска взяли его в кольцо, бомбили, обстреливали, ходили на приступ, но безрезультатно. Город не сдавался, что было по себе чудом. Люди голодали, умирали от истощения, погибали от пуль, бомб и снарядов, но не сдавались. Через Ладогу, по льду, шли десятки машин, которые везли для сражающегося Ленинграда оружие, боеприпасы, продовольствие. «Дорогой жизни» назвали этот путь ленинградцы...

Немецкие самолеты налетали на караваны машин, сбрасывая бомбы, артиллерия била по смельчакам. То здесь, то там вставали на льду озера столбы огня, дыма, льда и воды от падающих бомб и снарядов. Может быть, тогда-то кто-то из водителей или солдат, вспоминая о Боге, начинал молиться, прося: «Господи, Господи, помоги, защити!»

Сержант Валентин Б. с 1942 года служил на одной из батарей, оборонявших город. Удивительным было то, что командир батареи, капитан Алексей М., оказался человеком, верующим в Бога. Вера в Бога в Советском Союзе в те годы пресекалась, с религией боролись, называя ее «опиумом для народа», церкви разрушались, верующих арестовывали, ссылали в лагеря, расстреливали. Но, несмотря на преследования от безбожной власти, продолжали оставаться искренне верующие во Христа люди, для которых любовь к Богу и ближним была не пустым звуком, а смыслом жизни, за которую они готовы были отдать жизнь, твердо зная и веруя, что смерть - это рождение души в Вечность, встреча с Христом.

В батарее капитана М. было четыре взвода. Так вот, собрав как-то личный состав каждого взвода, он побеседовал с бойцами, сказав:

- Вот что, ребята, я вам доложу. Вы, наверное, все хотите дожить до Победы, вернуться домой, обнять своих родных.

Кто-то весело откликнулся:

- Конечно, кто ж этого не хочет!

- Тогда, - продолжил капитан, - я поставлю для всех вас одно условие, а вы уж сами смотрите, - захотите исполнять: «Слава Богу!» - не захотите, ваш грех...

Солдаты, услышав слова капитана: «Слава Богу!», «ваш грех», недоуменно переглянулись, но промолчали, а он продолжил:

- Мое условие такое: чтобы никто из вас с этой минуты ни разу не закурил и не заматерился.

- Почему так? Не понимаем?! - загудели солдаты.

- А вот почему, - сказал капитан, - мат, матерки - это дьявольская молитва, которая, прежде всего, хулит Духа Святого, а потом - Матерь Господа нашего - Пресвятую Деву Марию, Пречистую и Преблагословенную Богородицу...

Все, слушая командира, молчали, затаив дыхание, а он, не смущаясь, не страшась, что кто-то из подчиненных может донести на него в особый отдел, как ведущего антисоветскую агитацию, разлагающую боевой дух бойцов, говорил и говорил:

- Она за нас молится, сострадает нам, а мы хулить Ее будем. Нет, так не пойдет. Матерки - это богохульство, грязь, которая также оскверняет и матерящегося.

Кто-то спросил:

- А курево?

На что Алексей ответил:

- Курить - бесам кадить! Не курите, не материтесь, и вы останетесь живы, вам поможет Бог, а я помолюсь!

- Так вы - верующий? - солдаты во все глаза смотрели на своего командира, а он, перекрестившись, ответил:

-Да, верующий...

Валентин, сам в душе веровавший в Бога, но старавшийся не показывать своей веры, с радостным изумлением смотрел на исповедника, так спокойно и величаво прославившего Господа.

- Вопросы есть? - спросил капитан.

Вопросов не было. Собрание закончилось. Все разошлись... Никто на капитана не донес особистам, он был смелым, справедливым, боевым офицером, заботившимся о своих подчиненных...

Боевые действия шли своим чередом. Те, кто не захотел послушать совета капитана, были вскоре убиты, что произвело большое впечатление на солдат и заставило отказаться от пагубных привычек, ведущих человека в ад... Новичкам, вновь прибывшим на место убитых, уже сами старослужащие говорили:

- Если хочешь остаться в живых, то не кури и не матерись!

Прошло два года блокады, за которые много невзгод и лишений пришлось хлебнуть Валентину. Не раз он попадал в ситуации, которые грозили ему смертью: и на Ладоге он тонул, под обстрелами страшными был не раз, но кто-то его из дома выдергивал на улицу, а в дом в это время врезался снаряд. Пища была плохая - хлеб, похожий на торф, капустные кочерыжки, свекла, лук, картофель, пучки крапивы, из которых варили супы, или тушили, свалив все продукты в котел. Но, несмотря на трудности, выстояли, не сдались, не отступили. Может быть, еще и потому, что рядом с Ленинградом, в Вырице, нес молитвенный подвиг иеромонах Серафим, ныне причисленный к лику святых.

В начале 1944 года началось наступление. Наша армия пошла вперед, сминая оборону немцев, обращая их в бегство. Много тогда было работы у артиллеристов. Стоял весенний день 2-го марта 1944 года.

- Заряжай! - командовал капитан, смотря в бинокль на оборонительные порядки немцев, и, резко махнув рукой, кричал:

- Огонь!

Пушки выстреливали, бахнув огнем и дымом, вздрогнув своим стальным телом, отбрасывая пустые гильзы, и вновь Алексей кричал:

- Заряжай!

От фашистов тоже прилетали снаряды, вспарывавшие землю огнем и дымом, рассыпавшие осколки и комья мерзлой земли... Валентин вдруг почувствовал, как что-то горячее толкнуло его в поясницу, у него подогнулись ноги. И он повалился на землю.

- Попало, браток? - Валентин увидел лицо капитана, скривился от боли. - Не горюй, жив будешь, только молись Господу, в тыл тебя отправим...

Сам капитан получил в этом бою ранение в руку... Валентин лежал на телеге, смотря в небо - нежное, радостное, весеннее. На душе было покойно, лошади бежали по дороге, везя раненых в медпункт, из которого всех развезут по госпиталям - кого куда. Валентин, лежа на телеге, терпя боль, повторял и повторял, помня совет капитана, молитву к Господу:

- Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! Спаси... На медпункте дюжие санитары, подхватив под мышки

и взяв за ноги, осторожно уложили Валентина на носилки, стоявшие на земле. Рядом с ним укладывали других раненых. Кто-то стонал, скрипел зубами, плакал, метался в бреду, кто-то просил:

- Покурить бы, братки!

Валентин повернул голову на голос и в это время увидел худощавую женщину, одетую по-монашески, повязанную черным платком. Она шла мимо носилок, на которых лежали раненые воины, останавливалась возле чьих-то носилок, наклонялась над солдатом и, вынув из сумки, висевшей на боку, желтоватый кусок чего-то, вкладывала ему в рот, ласково говоря:

- Покушай, покушай!

Это что-то она давала не каждому, а по выбору. Вот матушка подошла к Валентину, наклонилась над ним, он близко увидел ее лицо, ласковый взгляд, от которого потеплело на душе, она протянула Валентину желтый кусок, он открыл рот и почувствовал, что это теплое, сладкое, вкусное масло, которое, тая во рту, насыщает и доставляет душе какой-то покой и несказанную радость. Валентину стало приятно еще и потому, что кто-то проявил внимание к нему, такому беспомощному, слабому от потери крови, чувствующему такую сильную боль. От этого угощения, от этой заботы незнакомой женщины у Валентина защипало в глазах, и он заплакал.. Он, плача, повернул голову, чтобы еще раз посмотреть на эту женщину, но не увидел ее, она словно куда-то исчезла... Валентин глубоко вздохнул, успокаиваясь, чувствуя, что боль стала как-то потише и не так садняще бьет в поясницу...

Подлечившись, Валентин вернулся в строй, продолжая воевать за Родину, Россию. Победу он встретил
майским днем 1945 года в Восточной Пруссии, в Кенигсберге. Сидел он с боевыми друзьями в каком-то доме,
и вдруг они услышали, что за окном раздались радостные, восторженные крики:

-Ура! Победа!

Началась частая стрельба из ружей, автоматов, пистолетов. Валентин выбежал на улицу, увидел толпы ликующих солдат, стрелявших в воздух, и понял, что война закончилась, он остался в живых. Захватило дух, он, сорвав с плеча автомат, застрочил в воздух... Кто-то хлопал его по плечу, кричал:

- Валька, друг! Война закончена! Мы остались живыми...

После демобилизации Валентин приехал в Сибирь, началась мирная жизнь. Он все больше и больше, вспоминая прошлое, войну, своего капитана, склонялся душой к вере и однажды уверовал во Христа - раз и навсегда, на всю оставшуюся жизнь.

Как-то раз, войдя в одну из действующих церквей, которых не так много было в те годы в безбожной России, он увидел на храмовой стене икону, на которой была изображена худощавая женщина, подошел поближе, всмотрелся в лик святой и вдруг вспомнил: блокада, ранение, женщина, разносившая масло. На иконе было написано: Святая Блаженная Ксения Петербуржская.