Родился он в 1850 году 2 сентября в Калужской губернии. При крещении ему
дали имя Захария в честь пророка Божия Захарии, отца Иоанна Крестителя.
Родители, Иоанн и Татиана, были крестьяне, жили богато, были "сами хозяева",
как в то время говорили, детей у них было 11 человек. Захария родился
одиннадцатым.
Благочестивая мать Захарии и сына своего воспитывала так, чтобы более всего
привить ему любовь, помогать бедным и страждущим. Бывало, играет он с
ребятишками, проголодается, попросит хлеба, мать дает большую ковригу и
говорит: "Ты сначала товарищей накорми, а потом и сам съешь". Ребята любили
кроткого Захарию и прозвали его попом. Мальчика с детства влекло к
уединению, он часто убегал из дома в поле, в лес и там молился. Когда
Захарии минуло 16 лет, его отдали в город делать рогожи, грамоте совсем не
учили. Вскоре после отъезда слегла в постель его матушка. Почувствовав
близость кончины, она благословила всех детей и приехавшего из города
Захарию. "Помни, — сказала мать, — если пойдешь в монастырь, я радоваться
буду; отец будет принуждать к семейной жизни — ты его не слушай. Отец
Алексей (местный священник) сказал, что ты монахом будешь".
Двадцати лет Захария поступает в монастырь Белые Берега. Но прежде этого
отправляется в Оптину пустынь к отцу Амвросию. В Оптиной отец Амвросий сам
вышел на крылечко и позвал Захарию. Принял так, как бы давно дожидался его.
Захария ещё и рта не раскрыл, а отец Амвросий уже заговорил: "Ну, голубчик,
мать умерла твоя? Послушай меня, оставь невесту, не женись, а иди в
монастырь. А об отце не думай теперь, он сам тебя отпустит, не будет
препятствовать тебе в твоем намерении стать монахом".
В Белых Берегах Захария прожил всего год. По благословению знакомого
старца-подвижника, он отправляется в Троице-Сергиеву Лавру. Здесь из
разговоров он узнает о существовании старца Варнавы Гефсиманского. Захарии
посоветовали сходить к нему и получить благословение. Молодой послушник
немедленно пошел.
Приходит и видит: множество народа — и не перечесть, все столпились, хотят
увидеть старца, но пройти к нему нет возможности. Когда отец Варнава вышел,
то, обратись к толпе, сказал: "Где тут лаврский и монах, иди-ка сюда". Никто
не откликался на зов, так как в толпе не было лаврских монахов. Старец сошел
по лесенке вниз и говорит: "Дайте, дайте пройти лаврскому монаху". "Я не
лаврский монах, я из Белых Берегов", — возразил Захария. "Ну, я знаю, что ты
там жил, а теперь будешь жить в Лавре и будешь лаврским монахом". Введя в
свою келлию обрадованного Захарию, старец благословил его, сказав: "Ты живи
у Преподобного Сергия и ко мне будешь в Гефсиманский скит приходить".
Трудная жизнь началась для Захарии со дня поступления его в Лавру: как бы на
распятие, на крест пришел он сюда. Ни от кого из братии не видел он
сочувствия к себе, ни с кем не сходился. Захария любил молитву по четкам, а
четки от него отняли. "Ты еще не пострижен, — говорили ему, — а молишься,
как монах". Он стал прятать четки, чтобы не отобрали. До принятия монашества
Захария прошел 20 видов послушания. Где только он не был, чего не терпел: и
в трапезной был, и пономарем, и свечником, и келейником...
Прошло 10 лет с тех пор, как поселился Захария в Лавре. Многих из его
сверстников давно постригли. Горело сердце Захарии любовью к Господу, ему
тоже очень хотелось принять пострижение, чтобы в чине Ангельском еще
ревностнее всего себя отдать Богу. Да не возлюбили его многие из монахов. То
время, в которое он жил в монастыре, было временем упадка подвижничества в
духе монашеском. Некоторые были только с виду монахи, сами же жили
совершенно мирской жизнью, заводили себе жен, ели мясо, копили деньги, не
творили милостыни, молились только напоказ и лишь устами, совершенно не
ревновали о том, чтобы сподобиться получить монашеские добродетели.
Трудились мало, а некоторые совсем стали тунеядцами. А о цели христианских
подвигов и вообще христианской жизни, о стяжании Духа Святого в сердце своем
совсем забыли. О Захарии так отзывались они: "Кабы ты жил, Захария, как
люди, так давно бы был монахом, а ты святошу какого-то из себя разыгрываешь,
всё время молишься, никуда не ходишь, людей к себе принимаешь, кормишь их,
даешь советы... тоже еще... ишь, какой нашелся!" Но Захария твердо помнил
слова своего старца о. Варнавы, который как-то сказал ему: "И иеродиаконом
будешь, и иеромонахом, и духовником всей братии лаврской".
Те из монашествующих, которые своими грехами попирали свой сан, видеть не
могли отца Захарию, издевались над ним невыразимо. Многие из их проделок
немыслимо даже описывать. Некоторые из них, видя его полную отреченность от
мира и живую веру которая есть общение с невидимым миром, боялись его и,
ненавидя праведника, желали упрятать его куда-нибудь подальше. Посвящение
Зосимы (такое имя получил Захария при постриге в рясофор) было совершено как
бы Самим Господом, вопреки всевозможным препятствиям, которые ставили ему
ненавидящие праведную жизнь люди.
Близ Сергиевой Лавры жила благочестивая полковница Екатерина Андреевна,
жизнь свою посвятившая Богу. Ее все в Лавре знали и уважали. По внушению
свыше, пришла она однажды к наместнику и другим начальникам и говорит: "Что
это вы всё обходите отца Зосиму, он более чем достоин сана, а вы посвящаете
мальчишек". Эконом на это отвечал ей так: "Он на себя взял святость, а у нас
в Лавре не любят святых. Был бы отец Зосима как все люди, давно бы и
иеромонахом был". "Ах вы, псы, — вскричала возмущенная Екатерина Андреевна,
- для чего же в монастыре живете, раз святости не любите? Образ монашеский
потеряли вы, жен заводите, пьянствуете, развратничаете". Такие и подобные
напоминания со стороны посторонних людей и истинно монашествующих так и
сыпались на жестоко ненавидящих и нещадно гонящих праведника монахов.
Тут же посвятили его в иеродиаконы, а через непродолжительное время — в
иеромонахи. Рукополагал его преосвященный Трифон, который давно знал отца
Зосиму, уважал и любил его. По получении сана на него было возложено
послушание быть общим лаврским духовником. Отец Зосима всегда сознавал
великое милосердие и неизреченную любовь к нам Спасителя, проявившуюся в
учреждении таинства исповеди. Никогда не спешил он отпускать исповедника, и
бывали случаи, что одному исповеднику отдавал 3 1/2 часа времени. Ведь
бывали и такие грешники, которые открывали всю свою жизнь и просили
руководства и совета во всех многообразных своих потребностях и
обстоятельствах. Множество же духовников того времени гнались больше за
деньгами, нежели за спасением душ человеческих. "Ах, отец Зосима, не умеешь
ты исповедовать, — насмехались над ним. — Ты с одним всю службу возился, а я
уже в это время 38 рублей набрал".
Многие исповедовавшиеся говорили о прозорливости старца. Отцу Зосиме можно
было ничего не говорить, он знал всё — и прошлое, и будущее. Один старый
священник пришел к нему на исповедь, и очень трудно было ему всё открыть,
что мучило его. Старец начал перечислять грехи его и говорит: "Вот сколько у
меня грехов и какие, ну, ведь и у тебя те же грехи, кайся, и я отпущу тебе
их". Священник был поражен. Старец перечислил все его грехи и, чтобы
прикрыть свою прозорливость, сказал: "Вот, какие у меня грехи...".
Как-то раз о. Зосима сказал: "Я просил Господа, чтобы Он вошел в меня, чтобы
я ничего не смел сам говорить, а говорил лишь то, что повелит мне сказать
Господь. И бывает иногда благоговейно страшно мне изнутри себя ощущать силу
и голос Божий. Знаю, что больно иногда делаю словом своим людям, а иногда
Бог утешает словом моим; но я обязан им говорить то, что внушает мне сказать
Бог Своего я никогда не говорю теперь ничего, ничего!"
Перед разгоном Лавры отец Зосима предупреждал наместника отца Кронида,
говоря: "Мне явился Преподобный Сергий и сказал: "Вас разгонят, и вы будете
по частным квартирам жить". Не хотелось старцу расставаться с местом подвига
любимого святого, но сам Преподобный сказал ему: "Уйду я, уйдешь и ты,
Зосима",— и сам указал ему квартиру, где должен он поселиться после разгона
Лавры. Старец спросил: "Как же мощи?" На это преподобный Сергий ответил:
"Дух мой уйдет, а мощи останутся для поругания".
Вскоре вся братия была выселена, и остался один о. Зосима, как некогда и
предсказывал ему отец Варнава. Пришли несколько человек из администрации и
стали требовать, чтобы старец немедленно оставил свою келлию. "Уходи вон из
Лавры". "Нет, сейчас я не пойду", — сказал старец. "Мы вытолкнем тебя. Что
это такое!" — гневно закричали на старца. Старец взял крест и им обвел свое
помещение, вернее, обнес, и сказал: "Попробуйте-ка, осмельтесь перейти через
эту черту, которой я как бы обвел свою келлию, попробуйте — и тотчас вы
упадете мертвыми".
"Что это за старик?" — смущенно заговорили пришедшие. Сила слова старца так
была велика, что никто из них не осмелился переступить за черту, за которую
не велел ходить им о. Зосима. Странно даже было — молодые, здоровые,
вооруженные почувствовали страх и сказали: "Оставим этого старика, он сам
уйдет". Постояли и разошлись.
Наконец пришло и его время, и отец Зосима последним ушел из Троицкой Лавры
Преподобного Сергия. Он поселился в Москве на квартире у одних своих
знакомых, на Тверской. Во дворе их дома было еще не закрыто Саввинское
подворье, и старец иногда служил там.
Народ чувствовал благодать, живущую в старце, и стал приходить к нему в
келлию. В церкви же толпа теснилась к нему, он утешат, ободрял. Прозорливый
старец видел далеко вперед жизнь каждого человека.
Был случай с двумя дамами. Идут они в келлию к старцу, и одна всю дорогу
кается в своих грехах: "Господи, как я грешна, вот то-то и то-то не так
сделала, того-то осудила, прости же Ты меня, Господи..." И сердце ее и ум
как бы припадают к стопам Господа. "Прости, Господи, и дай силы больше так
не оскорблять Тебя. Прости, Господи". Всю-то она жизнь свою перебрала и всё
каялась и каялась.
Другая же шла спокойно к старцу. "Приду, поисповедуюсь, во всем грешна,
скажу; завтра причащусь, а вот сейчас по дороге обдумаю, какую бы мне
материю купить на платье моей дочурке и какой бы фасончик ей выбрать, чтобы
шло к ее личику", и тому подобные мирские мысли занимали сердце и ум второй
дамы.
Обе вместе вошли в келлию к о. Зосиме. Обращаясь к первой, старец сказал:
"Становись на колени, я сейчас тебе грехи отпущу". "Как же, батюшка, да ведь
я вам еще не сказала..." — "Не надо говорить, ты их всё время Господу
говорила, всю дорогу каялась Ему, а я всё слышал, так что я сейчас разрешу
тебя, а завтра благословлю причаститься".
"А ты, — обратился он через некоторое время к другой даме, — ты иди купи на
платье своей дочери материи, выбери фасон, сшей, что задумала. А когда душа
твоя придет к покаянию, приходи на исповедь. А сейчас я тебя исповедовать не
буду".
Своих духовных детей старец учил почаще обращаться с молитвой к Преподобному
Сергию, Радонежскому чудотворцу. "Свидетельствую моею совестью, — говорил
старец, — что преподобный Сергий с воздетыми руками стоит у престола Божия и
молится за всех. О, если бы вы знали силу его молитв и любви к нам, то
каждый час обращались бы к нему, прося его помощи, заступничества и
благословения за тех, о которых болит ваше сердце, за живущих здесь на земле
родных и любимых и находящихся уже там, в той вечной жизни". Часто, отпуская
грехи, говорил: "Не я отпускаю грехи твои, а преподобный Сергий их отпускает
тебе". В епитрахили старца была зашита часть мощей преподобного Сергия.
Много чудес видел старец, стоя на послушании у раки мощей преподобного
Сергия. Видел, как отец Иоанн Кронштадтский подошел к раке и сказал: "Преподобне
отче Сергие, друг мой, я хочу тебе подражать, по твоим стопам идти". И мы
знаем, что внял его прошению преподобный Сергий.
Никакого покоя не имел старец даже во время своей смертельной болезни.
Несколько раз приходили к нему из НКВД, желая его арестовать, но, увидя, что
он при смерти, оставили его дома и наложили на него домашний арест, чтобы он
не смел принимать у себя народ. Духовным чадам удавалось в это время очень
редко к нему пробираться.
Старец Зосима (в схиме снова Захария) скончался в полном сознании 2 июня по
старому стилю, по-новому 15 июня 1936 года, поручив Царице Небесной всех
своих духовных чад.
По книге "Старец Захария".
