|
Наука и духовность. Мы живем в обществе, где большинство считает себя людьми неверующими либо
верующими во что угодно, но только не в Бога своих праотцев. Такое состояние
в человеке формируется и поддерживается множеством существующих факторов и
причин. Между тем, вопрос о том, что мешает человеку обрести веру в Бога и
укрепляться в ней, очень непрост, и необходимо определить те основные
барьеры и противодействия, которые препятствуют духовному возрождению нашего
народа.
То, что удельный вес науки в жизни современного общества огромен, никем не
оспаривается. Однако, как сказал однажды Высокопреосвященнейший Митрополит
Минский и Слуцкий Филарет, "...именно здесь кроется опасность, своего рода
ловушка. Эта ловушка внутри нас самих — сытость, которая залепляет глаза и
уши, а попросту — заставляет замолчать совесть, а главным условием
научно-технического прогресса является нравственность, моральная
ответственность ученых, гуманистическая направленность их деятельности". Во
многом, если не в основном, эта гуманистическая направленность определяется
той мировоззренческой политикой, которая владеет обществом |9, 12, 13, 14].
Под единым определением "наука" присутствуют два совершенно разных понятия.
Одно из них можно назвать наукой-исследованием, а другое —
наукой-мировоззрением.
Наука-исследование — это максимально проверенное по содержанию и
систематическое по форме объективно-достоверное знание. Наука-мировоззрение
— это научная картина мира. Принято считать, что она-то и есть прямой
результат науки-исследования. Однако, следуя ряду работ по научной
апологетике, в свое время просто выброшенных из рассмотрения в атеистическом
обществе (например, труды прот. В. Зеньковского, свящ. П. Флоренского, В.
Тростникова, А. Осипова и др.), можно утверждать, что это не так [7, 9, 13,
14]. Это, по сути, совершенно самостоятельная концепция, основанная на трех
философских презумпциях — редукционизме, эволюционизме и рационализме. В.
Тростников характеризует их так.
Редукционизм — предположение, что низшие формы бытия более реальны, чем
высшие, которые могут быть сведены лишь к комбинации низших. Утверждается,
что эти простейшие суть нечто постоянное и неизменное.
Эволюционизм — это предположение, что сложные формы бытия под действием
законов природы автоматически образовались из исходных простых форм.
Рационализм — убежденность во всемогуществе человеческого разума, наиболее
полным воплощением которого является математика и логика.
С детских лет подрастающему поколению внушалось и внушается, что картина
мира основывается на данных научных исследований — это постулат обыденной
жизненной позиции, зафиксированной в книгах и учебниках. Но, как правило,
сбором или, вернее, отбором этих постулатов для учебников и книг являются,
чаще всего, не ученые-исследователи, а идеологи. Именно им и принадлежит
наука-мировоззрение, для защиты которой они берут то, что им подходит для
существующей идеологической концепции, а остальное или замалчивают, или
отбрасывают как несущественное.
В. Тростников в своей работе [9] последовательно иллюстрирует такой метод
примерами. Так, редукционизм был подсказан ньютоновской физикой, которая
изображает Вселенную состоящей из "материальных точек", взаимодействующих
между собой по законам, имеющим математическое выражение. Но в космологии
Ньютона предполагалось существование Бога-Творца, и помимо математических
методов он использовал Священное Писание, пытался расшифровать пророчества
Даниила и т.п. Однако все это было отброшено как нелепость, а вот за физику
идеологи ухватились.
Эволюционизм использовал космогоническую теорию Лапласа, согласно которой
Солнечная система под действием законов сохранения энергии, импульса и
момента импульса сама собой образовалась из первичной газовой туманности.
Несмотря на то, что эта гипотеза не была доведена до количественного расчета
и так и осталась только гипотезой, ее обобщили и придали ей вид всеобщего
закона автоматического превращения простого в сложное, а затем просто
распространили на живую субстанцию, чего сам Лаплас никогда не делал.
Рационализм восходит к идее создания универсального алгоритма вычисления
истины Лейбница. Но Лейбниц разработал учение о монадах — восходящей
последовательности неделимых духовных единиц, каждая из которых управляет
определенным фрагментом видимого мира. Но этой разработкой Лейбница также
пренебрегли, а вот его идею чисто логического познания без всяких
дополнительных обоснований приняли за абсолютно верную.
Между тем, наука-исследование развивалась своим путем и добывала новые
интересные данные. Рассмотрим вкратце те науки, которые, по общепринятому
мнению, являются самыми важными и определяющими — физику, биологию и
математику — естественные науки.
Физике открылась противоречивость. Давно выяснилось, что ньютоновская
концепция материи неверна, что материальная точка есть лишь "художественный
образ", который не соответствует ничему реальному. В ряде работ было
показано, что у частиц нет определенных траекторий, а принцип
неопределенности Гейзенберга отменил само понятие частиц как объекта,
локализованного в пространстве и имеющего определенную скорость. Самой
краткой характеристикой мира, в котором мы живем, и принципов его устройства
будет слово антиредукционализм.
Идеальное оказалось реальнее материального. Возможно, признав главной
мировой реальностью идеальное, умозрительное, мы обретем шанс понять
поведение чувственно воспринимаемого. Как говорит В. Тростников, по иронии
судьбы Лейбниц был прав как раз в том, что идеологи у него отвергли, а в
том, что они заимствовали у него, он ошибся. Для приближения к познанию
нужно идти не вниз, как последователи редукционизма, а вверх — разлагать
систему на составные элементы и изучать ее как часть более обширной системы,
в пределе — всего сущего. Тогда могли бы открыться все законы природы, и мы
получили бы точную модель наблюдаемого мира. Но это пока недостижимо для
человеческого разума. "...Без Меня не можете делать ничего", — сказал
Христос (Ин. 15:5).
Хотя написать универсальную пси-функцию наука не в состоянии, но сам принцип
сформулирован современной физикой и представляет собой антиредукционизм в
чистом виде.
Далее биологии открылась ложность эволюционизма. Главной опорой
эволюционизма является теория естественного отбора, т.е. дарвинизм. Она
подверглась серьезной критике в момент своего появления такими учеными, как
Агассис, Вихров, Дриш и др., но затем многие ученые и идеологи соблазнились
ею, а широкие слои людей, мало разбирающихся в сущности вопроса, подхватили
ее. Однако абсурдность этой теории умножилась и достигла уровня
недопустимого не только для науки, но и для бытовых разговоров. По Дарвину,
определенная приспособленность вида постепенно накапливается и за миллионы
лет достигает высочайшей степени. Кажущаяся ясность и простота рассуждений
подкупает. Но ряд ученых показали, что рассуждения эти безграмотны, а
аналогии в скотоводстве просто незаконны, т.к. игнорируется факт, что всякое
животное имеет не только индивидуальные, но и видовые признаки, которые
состоят не в параметрах, а в совокупности жестко связанных между собой
конструктивных принципов, образующих идею вида.
Оказывается, что признаки, на которые воздействует отбор, есть всего лишь
отдельные параметры. Однако животное ведь не сумма параметров, как мыслится
в дарвинизме, а представляет собой систему, состоящую из многих уровней. На
более высоких уровнях изменчивость просто недопустима, так как она привела
бы к разбалансировке очень тонко подогнанных друг к другу функциональных и
структурных механизмов. Факты подтвердили этот теоретический аргумент.
Видимо, живая природа устроена по принципу, когда имеют место лишь
"разрешенные" наборы генов, а то, что воспринимается как эволюция, есть
внезапное заполнение новых "разрешенных" уровней. Это подтверждается
картиной костных останков, извлекаемых палеонтологами. Работами кинолога А.
Войлочникова и открытием Уотсона Крика механизма синтеза белков на рибосомах
под управлением нуклеиновых кислот была показана несуразность учения о
естественном отборе. Можно указать еще ряд работ, подтверждающих, что жизнь
вовсе не простая химическая лаборатория. Вернадский сформулировал
гипотетический закон постоянства биомассы, а совсем недавно было показано,
что общая масса всех живых существ земли миллиарды лет тому назад была точно
такой же, как и сегодня. Это значит, что живая природа возникла сразу во
всем своем многообразии. Поэтому можно предположить, что теория Опарина
возникновения жизни на земле, имеющая, особенно у нас, широкое
распространение, вовсе не отражает действительную истину. Его постулат об
эволюции простых молекул в более совершенные был разбит открытием ДНК. Был
найден генетический код молекул. Оказалось, что молекула ДНК в принципе не
меняется [9, 13].
Недостоверность рационализма была показана математикой, той наукой, на
которой он пытался утвердиться. Математическая логика начала выяснять
справедливость постулата идеологов о безграничности человеческого разума и
натолкнулась на ряд обстоятельств, которые нельзя ни доказать, ни
опровергнуть. К. Гедель сконструировал истинное арифметическое высказывание,
которое нельзя вывести дедуктивным путем из аксиом арифметики — ни само это
высказывание, ни его отрицание. Затем Тарский доказал, что само понятие
истинности логически невыразимо. Значит, различие между истинностью и
видимостью истинности довольно значительно. Далее, ряд математиков показали,
что множество истинных формул не помещается даже в предельный класс, который
получается при стремлении показателя сложности к бесконечности. Короче,
расстояние от выводимости до истинности настолько велико, что ролью логики в
деле познания можно пренебречь. Можно даже заключить, что она нужна лить для
придания результату общепонятной и убедительной формы, а механизм получения
результатов совсем иной. И, наконец, надо привести выводы из теоремы Париса
и Харрингтона, которые говорят, что даже относительно простые арифметические
истины невозможно установить, не прибегая к понятию актуальной
бесконечности, а это категория уже вне-арифметическая. В арифметике есть
потенциальная бесконечность, т.е. существует возможность к любому числу
прибавить единицу. Это невысокий уровень абстракции. Но, оказалось, есть
актуальная бесконечность, бесконечность, существующая как реальный объект
сразу всеми своими элементами. В материальном мире она пребывать не может.
Но она существует в пространстве, где парит наша мысль и по теореме
Париса-Харрингтона является необходимым источником творчества.
Таким образом, можно предположить, что картина мира, на которой выросло наше
поколение и на которой оно продолжает растить детей и внуков, недостоверна,
ложна. Вот в этом-то и заключается одна из главных причин наших бед и
кризисов в науке (9, 13, 18]. Но признать это абсолютно неприемлемо для
большинства ученых, исповедующих совершенно другую, материалистическую
парадигму. Само диалектическое развитие науки-исследования свидетельствует
об условности научного знания, которое профессор Цюрихского университета
Гонсет охарактеризовал как понятие "необходимой науки". Американский физик
Фейман вообще говорит о недостоверности науки [17]. Он пишет: "...Вот почему
наука недостоверна. Как только вы скажете что-нибудь об области опыта, с
которой непосредственно не соприкасались, вы сразу же лишаетесь уверенности.
Но мы обязательно должны говорить о тех областях, которых мы никогда не
видели, иначе от науки не будет проку... Поэтому, если мы хотим, чтобы от
науки была какая-то польза, мы должны строить догадки. Чтобы науке не
превратиться в простые протоколы проделанных опытов, мы должны выдвигать
законы, простирающиеся на еще неизведанные области. Ничего дурного тут нет.
Только наука из-за этого оказывается недостоверной, а если вы думали, что
наука достоверна — вы ошибались" [17, 18].
Научные знания, давая даже значительный практический эффект, не могут в
принципе претендовать на абсолютную достоверность. Часто истинность
созданных на основе фактов гипотез не гарантирует их практического
применения, так как может существовать бесчисленное множество гипотез,
достаточно адекватно описывающих данное явление. Даже после того, как
восторжествовало понимание пространства Лобачевского, а механика Ньютона
была объявлена не вполне соответствующей реальности, для многих это почти
ничего не изменило. Поэтому нет ничего удивительного, что работы Вейника
подвергались таким нападкам. И ничего нет удивительного, что ученые просто
не могут понять работ Вейника, так как стоят с ним на разных платформах
мировоззренческой науки и не принадлежат к православным христианам. Но
особенно огорчительно, что даже научные работники, считающие себя
православными христианами, не могут до сих пор уяснить, что наука и религия
делаются людьми — всеми нами. Наука и религия не могут находиться в
параллельных плоскостях. Если же они находятся в таком состоянии, как
считают обвинители Вейника, то они уж никак не могут "составлять вместе наше
мировоззрение" [3, 4, 5, И, 60, 61].
К сожалению, это непонимание как раз и есть следствие того исторически
сложившегося секуляризма и открытого неприятия истинной картины создания и
бытия мира.
Следует заметить, что существует два образа познания мира. Еще старец Силуан,
по сути, наш современник, одаренный живым, красивым и необычайно
дерзновенным умом, писал: "Умом мы не можем познать даже и того, как сделано
солнце: и когда мы просим Бога сказать нам, как сделал Он солнце, то читаем
ясный ответ в душе: "Смири себя и будешь знать не только солнце, но и Творца
его". А когда познает душа Господа, то от радости забывает солнце и всю
тварь и оставляет заботу о земном знании" [46].
Здесь под внешне наивной формой выражено скрытое указание на два различных
образа познания бытия. Обычный, всем известный путь к познанию выражен в
том, что познавательная способность человеческого духа, направленная вовне,
встречается с бесчисленным разнообразием явлений, видов, форм и с
бесконечным дроблением всего происходящего, и потому познание никогда не
достигает ни полноты, ни подлинного реального единства. Иной путь к познанию
бытия лежит через обращение человеческого духа внутрь себя и затем к Богу.
При этом происходит нечто обратное тому, что мы видели в первом образе
познания: ум отходит от бесконечной множественности и раздробленности мира и
всей силою обращается к Богу и, пребывая в Боге, видит и себя, и весь мир. К
такому образу познания — через молитву — стремилась душа старца и он, не
теряя здравого чувства реальности этого мира, до конца своих дней оставался
далеким от мирских дел [46].
Книга Екклесиаста, входящая в состав Священного Писания, давно стала
источником многих крылатых выражений. "Суета сует — все суета" (Еккл. 1:2),
"Кто умножает познание, умножает скорбь" (Еккл. 1:18), и т.д. Особенно
непереносимо это звучит для людей, гордящихся силою своей научной
просвещенности. Они-то ведь полагают, будто именно наука делает нас
всемогущими: это должно рождать (иногда и рождает!) оптимизм, а никак не
скорбь. Но каким образом познает человек окружающий его видимый и невидимый
мир? Земное познается земным, дарованным нам разумом, тогда как вечное и
бесконечное — верою. Естественно, что человек начинает ощущать некое
противоречие между разумом и верою. Разум требует четкой логики и ясных
доказательств истины, а вера дает знания вне логики, вовсе не нуждаясь в
доказательствах. Это опять два разных уровня познания. И очень нередка
ситуация, когда разум для веры и вера для разума начинают восприниматься как
безумие. Об этом предупреждал еще апостол Павел (1 Кор. 1:23; 1 Кор. 3:19).
С точки зрения веры, открывающей Божию мудрость, крайние выводы премудрости
земной безумны. И наоборот — истины, которые постигаются верою,
представляются безумными для неверия ученых и языческого рационализма. Я
лично, на своем опыте это ощущала и ощущаю. Вейника, как и других ученых,
разделяющих его позицию, также обвиняли в этом.
В одной из статей, опубликованных в газете "Церковное слово", Вейника
обвиняют в ереси от науки лишь потому, что он сомневается в справедливости
некоторых разделов квантовой механики, теории относительности,
электродинамики, достижениями которых пользуются каждодневно [61]. Уместно
здесь вспомнить высказывание Эйнштейна: "Любая теория гипотетична, никогда
полностью не завершается, всегда подвержена сомнению и наводит на новые
вопросы". Вот эти вопросы и сомнения со своей точки зрения стал разрешать
Вейник. Он очень последовательно в своих работах описывает и развитие своих
исследований, и их духовно-теоретическое обоснование. В работе [17] он
пишет, что им "установлен факт существования сверхтонких миров и объектов,
которые живут вне времени и пространства и взаимодействуют с нами по законам
добра и зла". Для представителей традиционной науки, стоящей на "фундаменте"
материализма, это чистой воды лженаука, ересь и сумасшествие [И, 60, 61].
Однако это уже высказывалось, например, святителем Феофаном Затворником. В
своем труде [19] он пишет: "Если Вы не забыли, когда-то я заводил с Вами
речь о некоей тонкой-претонкой стихии, которая тоньше света. Зовут ее эфир.
И пусть; не в имени-то дело, а в признании, что она есть. Я признаю, что
такая тончайшая стихия есть, все проникает и всюду проходит, служа последнею
гранью вещественного бытия. Полагаю при сем, что в этой стихии витают все
блаженные духи — ангелы и святые Божий – сами будучи облачены в некую одежду
из этой же стихии... Вот та всемирная тончайшая стихия есть посредница и для
взаимного общения тех духов".
Далее свт. Феофан объясняет, что духи эти видят всё и проходят сквозь
стекло, стены, землю... И еще много объясняет святитель, как действуют эти
"вещественные" духи на наши души либо с добром (ангелы), либо со злом
(сатана). Далеко отстоят друг от друга свт. Феофан и Вейник — на сто лет, а
существо одно. У митрополита Антония Сурожского [20] также можно найти
высказывания о том, что наш земной мир пространственно-временной, а мир
духов не имеет этих характеристик, он суть другая структура, не имеющая ни
времени, ни протяженности. Ведь это и развито у Вейника, и названо в его
парадигме хронально-метрическим понятием. Но суть-то одна.
Конечно, с позиции материалистической науки это "ересь". Однако надо бы
задуматься об этом, не отвергать походя, а постараться обратиться с
рассуждениями к себе, к своей душе, дабы не навредить ни себе, ни другим.
Самое важное во всем этом — знать, что является злом и ложью, а что —
непознанной истиной. Но, к сожалению, самые заслуженные и маститые ученые не
могут этого попять из-за присущего всем нам величайшего греха — гордыни.
Так, вышла статья [И], где совершенно верно к лженауке относятся астрологи,
экстрасенсы, маги, колдуны, целители разных калибров, многочисленные
восточные вероисповедания. Однако в эту категорию вносятся и ученые,
исповедующие христианско-православное учение и основывающие свою работу на
естественнонаучных текстах Библии.
А ведь все предельно просто. Лженаука — это наука от зла,
человекоубийцы-дьявола, который совершил огромную победу над грешной душой
немощного человека, внушив ему, что Бога нет и дьявола тоже нет, а есть
всепобеждающий человеческий разум — твори все, что хочешь. А ведь Господь
нам сказал: "Я есть лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне и Я в нем, тот
приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего" (Ин. 15:5). Вот
нам бы и призадуматься над этим. Однако подобное заблуждение простительно в
большей мере ученым-атеистам, чем православным, призванным своим духовным
примером окормлять других. Вейника православные обвинили в элементарном
незнании Православия, тщеславии, прелести. В то время как весь путь Вейника
как человека грешного, мятущегося, ищущего истину, является ярким примером,
как через тернии и скорби, имея сердечное стремление найти Истину, человек
приходит к Православию. Когда он писал свои работы "Термодинамическая пара"
и "Термодинамика", то вовсе не пребывал в спокойном состоянии блаженства и
гордыни, то есть в дьявольском обольщении, как пишут обвиняющие его, а всеми
силами боролся с ним. Научные представления Вейника появились на основе
Богом данной талантливости, пытливого ума. Будучи искренним, он старался
действовать согласно наставлениям святого апостола Павла: "Все испытывайте,
хорошего держитесь" (1 Фес. 5:21), и поэтому подвергал исследованию все
аспекты земной и загробной жизни. Работы его не были основаны только на
собственном представлении о возможности использовать для познания земного
мира естественнонаучные тексты Библии. Он опирался на работы ученых, которые
также основывались на Священном Писании и придерживались
нематериалистического мировоззрения.
Здесь можно вспомнить работы И. Панина, математика и философа, который
выявил числовые закономерности, заложенные в структуру мироздания, в Библию
и строго математически показал абсолютную истинность ее. А совсем недавно
отец русской космонавтики Раушенбах математически показал непреложную истину
существования единой Троицы — Отца, Сына и Святого Духа. Возможно, и эти
работы подверглись бы критике с позиций материалистического мировоззрения.
Вейник использовал также работы гениального ученого, философа, историка И.
Ильина, который показал пути и методы воссоздания новой науки, в основе
которой лежит иное мировосприятие — "идея созерцающего сердца", ведущая к
"узрению целостности предмета, скрытого за фактами и законами, к новому
пониманию человека и мира" [8]. Исследования Вейника шли независимо от работ
многих других ученых, но чудесным образом перекликаются с его трудами,
например, работы Тарского, Геделя и др.
Однако, чтобы увидеть все это, надо ученым, по меньшей мере, обратиться к
себе и ответить на вопрос: что заставляет их так восставать против этих
работ? Можно не соглашаться во многом с Вейником, но это вовсе не значит,
что он неграмотен, бездуховен и вообще лежит за гранью "научного мира". А
ведь корень зла — в нас самих, в слабости, вернее, порочности нашей
поврежденной грехом природы. Однако понять это можно лишь обратившись к
самим себе на основе нашей православной веры. Но чаще всего основная масса
научных работников убеждена в том, что антагонизм науки и религии происходит
оттого, что существуют коренные противоречия между наукой и религией. Это не
соответствует действительности. Есть достаточно много работ, раскрывающих
истинные причины такого положения [7, 8, 9, 13, 14, 18, 20].
Здесь мне хотелось бы подчеркнуть еще раз, что познаваемый мир бесконечен.
Даже если бы не было Бога, наука не могла бы сказать об этом в силу этой
бесконечности. У атеизма и науки есть коренные противоречия. Атеизм
утверждает, что нет Создателя, а есть человеческий разум, а это означает,
что атеизм в основе своей антинаучен. Однако у научного мира есть глубокое
непонимание необходимости морально-этических ограничений в области
исследования. Он не признает никаких христианских норм, подчас вовсе не зная
о них. Ученый мир утверждает — наука должна быть свободна. Но эта "свобода"
может взорвать мир [12, 13, 18, 36].
Ученые не могут предвидеть окончательный результат своих исследований, и
открытия, на первом этапе дающие пользу и выгоду, могут обернуться злом
впоследствии. В настоящее время мы являемся заложниками всего созданного
наукой. С одной стороны, наука свободна, утверждают ученые, и многое к
третьему тысячелетию сотворено полезное для земной жизни, а с другой
стороны, она, творящаяся без Бога, оказывается причиной кризиса в нашем
обществе. Не признавать этого в настоящее время несерьезно. Ведь ясно видно,
что экология окружающей среды и наших душ находится в плачевном состоянии.
Такие области, как генная инженерия, поголовная компьютеризация, стремление
"выжать" из земли больше прибыли, удобряя ее противоестественными способами,
творят свое злое дело. Такие "достижения науки", как клонирование, являются
областью манипуляции, в которой человек пытается вмешиваться в самое
сокровенное, тайное — жизнь [6]. Но жизни Податель — Бог, а мы пытаемся
продлить жизнь каким-то способом биологического характера, игнорируя
духовные законы. Даже нерелигиозные ученые, понимая опасность,
предупреждают: последствия могут привести к катастрофе.
В чем же причина такого противоречия? Это огромный и сложный вопрос.
Как говорит А. Осипов [18], одной из серьезных ошибок за последние три
столетия является противопоставление знания научного и философского —
религиозному, всевание, по выражению Ломоносова, вражды между ними и
непонимание главенствующей роли духовности. Сейчас уже можно четко видеть,
что мощный научно-технический прогресс и достижение высокого уровня жизни в
"развитых" странах приводят к резкому сш1жению духовности. Мир забирает души
человеческие, статистика свидетельствует, что все больший процент людей
отходит от христианской морали, а это, в свою очередь, приводит к
разочарованию в жизни, потере ее смысла, к нравственной деградации, к
нервно-психическим расстройствам, насилию. Вспоминаются пророческие
высказывания замечательного ученого И. Аксакова: "Прогресс, отрицающий Бога
и Христа, в конце концов, становится регрессом; цивилизация завершается
одичанием; свобода — деспотизмом и рабством. Совлекший с себя образ Божий
человек неминуемо совлечет — уже совлекает — с себя и образ человеческий и
возревнует об образе зверином". В наше время можно уверенно добавить, что
возревнует об образе сатаны. Ведь мы сейчас все это видим воочию, ощущаем на
себе, но не хотим признать и живем без рассуждения духовного. А ведь у нас
всех есть проблемы во взаимоотношениях друг с другом, а мало любви, терпения
к ближнему, которые Господь просит от нас, а значит, нет и любви к Богу.
Христианская мораль утверждает, что ученый несет ответственность за
использование своих исследований — вспомним атомную бомбу. Но ученый мир, в
большинстве своем, не придерживается этого. Выход один — необходим
самоконтроль ученого, ответственность исследователя за конечный результат,
то есть духовность должна быть выше всех задач. Никакими указами и запретами
свыше этого не проконтролируешь [12, 13, 14, 18].
Только сам человек, исследователь в себе самом должен иметь эти основы
духовности. Именно духовности, которая определяет нравственно-этическое
поведение ученого. Что же мешает нам разобраться в этом или хотя бы
признать, что именно духовность ученого является основой избежания кризисов
человеческой жизни на земле? Этому есть вполне объяснимая причина — наша
падшая природа, главный и величайший грех которой — гордыня.
Гордыня — состояние духа, абсолютно враждебное Богу... |
