|
Суть духовности — Вера Православная. Для каждого человека вопрос о духовной жизни должен
являться основным. Однако большинство людей, особенно принадлежащих к
научной интеллигенции, боятся ума в деле веры. Я сама прошла, а иной раз и
сейчас попадаю на этот ложный путь. Даже богословская наука, азы которой я
совсем недавно стала постигать, все еще находится в плену у ума, знания,
философии. Но как же разобраться во всем этом человеку, когда в наш
безбожный век умному человеку веровать не полагается? Вера, по общему
мнению, несовместима с разумом. Это заблуждение бытует в кругу научной
интеллигенции, да и в обществе вообще. Понять же, что истина веры
необъяснима нашим человеческим умом, возможно лишь тогда, когда, отбросив
свое "я", свою гордыню, обратимся к Творцу, а не к Его творению — уму. Дух
ума господствовал и господствует доселе. Однако, как говорит митрополит
Вениамин (Федченков), это злой дух, бесовский дух, дьявольское наваждение —
в подлинном смысле этих слов. Этот дух противоречит и Евангелию, и
Посланиям, и гносеологии святых отцов, и вообще существу веры [9].
Если же отвергать православно-христианские нормы, христианскую жизнь, а
пользоваться лишь "своим разумом", то путь его, не очищенного от страстей,
приводит ко злу, а не к благу. Мы наблюдаем и постоянно как бы пользуемся
плодами этого ума, но небывалые в истории достижения научно-технического
прогресса в XX столетии обернулись столь же небывалыми по своей мощи силами
разрушения. В первую очередь эти негативные силы проявились в
духовно-нравственной сфере, где самую большую опасность представляет процесс
разрушения критериев добра и зла. Ни философия, которая, по сути, изъяла
само понятие истины из области своих построений, ни тем более наука, для
которой духовные категории признаны ненаучными, не в состоянии этот процесс
остановить [10, 12, 13, 18, 26, 27, 36].
На пороге XXI века мы должны со всей откровенностью признать, что
человеческий разум допустил принципиальный просчет. В науке нет безусловных
критериев, которые давали бы полную гарантию истинности той или иной теории.
Так, Франк точно подметил, что "наука похожа на детективный рассказ. Все
факты подтверждают определенную гипотезу, но правильной оказывается, в конце
концов, совершенно другая" [17, 53, 54].
Итак, непризнание существующего кризиса во всех областях человеческой жизни
в настоящее время, по меньшей мере, несерьезно. Где же "спасительный
корабль", который позволит человечеству выйти из болота и найти истину?
Выход этот прост и ясен, и в то же время невероятно ложен и непрост для
каждой личности.
Уже исповедание Единого Личного Бога существенно меняет, по сравнению с
научно-философскими подходами, православное осмысление проблемы истины. А
истина — это искание смысла жизни, пониманием которой определяется
направление и характер всей деятельности человека. Но как мало, а иной раз и
совсем мы не думаем об этом и не отвечаем на вечный вопрос: "Зачем ты
"брошен" в этот мир?" [7].
Ответы на этот вопрос, конечно, есть, но они будут разные, в зависимости от
состояния человека, его мировоззренческой установки, воспитания и т.д. Но
главным в этих ответах должен быть ответ на другой вопрос — что в конце
жизни? Все знают, что жизнь оканчивается смертью. И как нелепо выглядит
ответ неверующего человека, который утверждает, что человек после смерти
превращается в горстку праха: почему же пресловутая эволюция, случайность,
которые "сотворили" человека, допустили такой абсурд? Ведь все дела, которые
сделал человек, перейдут к тем, которые тоже удобрят землю, и так окончится
жизнь каждого. Но как мало, а подчас и совершенно мы не думаем об этом.
Живи, пока живется, пока не превратишься в прах! Почему же такую нелепость
допустила природа? На этот вопрос наука ответить не может и никогда не
ответит потому, что основной мировоззренческой моделью в сознании
большинства наших соотечественников является эволюционный материализм, т.е.
все в мире происходит в силу "железных" нерушимых законов природы или в силу
случайности, при этом напрочь отрицается наличие каких-либо духовных начал.
Религиозное воззрение православного человека на мир основано на Божественном
Откровении, отраженном как в Священном Писании, так и в Священном Предании,
которое представлено в творениях святых отцов, отцов Православной Церкви.
Мир управляется Богом, при этом законы природы есть не более как выражение
Его воли. Но если Богу угодно, Он изменяет "чин естества" (т.е. законы
природы), и тогда происходит чудо. Но человек своею волей обожествил свой
разум, именно в нем начал усматривать качество, возносящее его над всем
бытием. Заблуждение, которое началось еще в раннем христианстве от
гностиков, стало умножаться. Чем выше прогресс, тем "божественней" разум. С
позиции голого рассудка вера, конечно же, не обладает несомненностью и
поэтому отрицается. И. Ильин в своих работах показал и вывел как закон: "Для
рассудка все ясно и просто; он не видит сложности внутренней и внешней
жизни, он не знает трагических противоречий; его дело — упростить сложность
до ясности и свести ясность к систематическому единству. Он слеп для
реальности и имеет дело с отвлеченными понятиями" [13, 35, 50, 53, 54].
Однако, смутно сознавая свое несовершенство, лукавый разум противопоставляет
такому ощущению гордыню своих претензий, которая способна на самые крайние
претензии, и выдвигает изречение морального характера, поучая: "знание —
сила". Но возможности познания небезграничны. Сама наука есть познание
закономерностей бытия на основании опытного наблюдения. Она не может
ответить на главный вопрос — о смысле жизни. Рассудок может лишь сказать —
все бессмысленно. Уже не раз отмечалось учеными-богословами, что смысл бытию
придает только религиозное осмысление жизни — на уровне веры. Несмотря на
то, что наука ограничена в своих возможностях, она может помочь человеку в
его религиозном стремлении. Например, М. Ломоносов, оценивая совершенство
законов мироздания, пришел к естественному выводу: "Коль велик Творец!"
Разум же не должен быть отвернут, ибо он тоже есть дар Божий, мы лишь должны
признать и помнить об ограниченности его возможностей.
Между наукой и религией нет и не может быть противоречия, но наука должна
сознавать собственные пределы, не претендуя на всесилие. Такую претензию
рождает лишь гордыня, которая не переносит сознания ограниченности
человеческих возможностей. Как писал святитель Василий Великий: "Что прежде
— знание или вера? А мы утверждаем, что вообще в науках вера предшествует
знанию". В мире, где наука творится только во славу земного благополучия,
все в конце концов становится бессмысленным и суетным. Безбожное бытие
бессмысленно, говорит нам книга Екклесиаста (Проповедника), которую наш
научный мир не хочет осмыслить. Екклесиаст говорит о бессмысленности
безбожного бытия, а как раз этого-то и не хочет признать разум — вот главная
ошибка! Человек несчастен, когда признаёт свою, человеческую волю
абсолютной, в то же время понимая, сколь много ей неподвластно. Человек
утверждает: да будет воля моя — и не получает желаемого. Потому-то и
сказано: "Бог гордым противится, а смиренным дает благодать" (Иак. 4:6).
Гордые обретают скорбь. Понять и уяснить это можно лишь на уровне веры, а
при ее отсутствии человек лишен важнейшего источника знания. Всеми силами он
стремится заглушить в себе эту неудовлетворенность различными способами —
уходом в виртуальную реальность, в дурман, в игру. Но это убежище ненадежно
и пагубно, оно в конце концов губит душу человека окончательно, а это есть
не что иное, как неосознанная тяга безбожного бытия к небытию.
Однако большинство деятелей науки убеждены в том, что нет никакого Промысла,
и все это — просто досужие рассуждения, и обманывают себя собственным
всевластием, по сути, обрекая себя на тупое ожидание неизбежного для всех
бессмысленного конца. Традиционная наука не хочет знать и видеть то, что
бытие Бога доказывается самим существованием мира. Мир существует — значит,
должен существовать Творец его. Например, когда мы видим любой предмет —
стол, дом, забор, машину и т.д., то без всяких дополнительных объяснений и
доказательств понимаем, что их кто-то создал. Никому в голову не придет
мысль, что все это возникло само по себе, но если кто-то это предположит —
его сочтут сумасшедшим. Но у нас чаще всего называют сумасшедшим того, кто
верит в создание мира Богом. И мысль о том, что Вселенная в своей
безграничной сложности возникла сама собой, многие считали и считают вполне
логичной, не принимая в расчет, что множество великих ученых и мыслителей
знали Божественный Дух.
А. Эйнштейн по этому поводу сказал: "Моя религия состоит в смиренном
восхищении беспредельным высшим Духом, Который проявляет Себя в мельчайших
деталях, непостижимых нашему уму. Это глубокое чувственное убеждение в
существовании высшей, разумной Силы, являющей себя в непостижимой вселенной,
формирует мою идею Бога".
Поэт Байрон сказал: "Нужно гораздо больше веры в то, что тело наше произошло
случайно, чем в то, что его создал разумный Бог. Миллионы обезьян могут
ударять по клавишам миллиона пишущих машинок в течение биллиона лет, но они
никогда не создадут ни одной печатной страницы книги. Я увидел, что Бог
совершил для меня в Иисусе Христе. Он пришел на землю, чтобы быть моим
Спасителем, умереть за мои грехи. Потом пришел день, когда я нерешительно,
но вполне определенно принял Христа в мое сердце. Самое великое в жизни —
знать Бога по личному опыту".
Лауреат Нобелевской премии профессор Энгстром, точно резюмируя подобные
суждения, написал: "Я вижу хорошо продуманный и разработанный план, по
которому совершилось творение. И сегодня я вижу Божью руку над Его
творением, вижу, как исполняются пророческие высказывания Писания".
Для нашей жизни величайшим авторитетом должна являться Библия и Христос. В
свое время русский святитель Игнатий (Брянчанинов), говорил, что
православная жизнь требует простоты и тщательного изучения нашего наследия —
творений святых учителей. Читая труды святых отцов, мы "входим" в духовное
соприкосновение со святыми. Я пишу это, исходя из собственного опыта —
тяжелого и длительного, продолжающегося и до сего дня. И с каждым прочтением
Библии во мне умножается мысль о ничтожности собственного знания, о своей
греховности. На собственном опыте я убеждаюсь, что чем больше стараешься
жить по-христиански, тем сильнее и четче ощущаешь свою немощь. Воистину
всегда работает духовный закон — познание себя открывает собственную
духовную нищету. Вот тут подготовлена почва скорби и унынию. Так скажет
неверующий или сомневающийся человек. Но ни с чем не может сравниться та
радость и то состояние души, которое ощущаешь после самой малой победы над
своими страстями. Ощущаешь величайшую свободу — быть способным хоть малость
"одолеть себя". И появляется истинная свобода. Она еще мала, но дает радость
и чувство приближения к Богу. Это все можно познать только опытным путем и
никакие слова не смогут объяснить это состояние. Однако приходит оно вовсе
не сразу, а с трудом, и все время — в борьбе с собой.
Я все больше убеждаюсь в том, что хотя путь прихода к осмыслению своей жизни
и к Богу у каждого свой, существуют общие необходимые условия, одним из
которых является знание веры своих предков. Поэтому я и назвала этот раздел
"Суть духовности — вера Православная". Основную часть своей жизни я провела
среди людей неверующих — образованных, достаточно интеллигентных, но
совершенно ничего не знающих о Православии. Такой же была и я. Часто думаю
теперь, что было бы, если бы на моем пути появился такой человек, который
дал бы мне альтернативу и показал бы, что есть другое осмысление жизни. Сама
я в то время ни умом, ни сердцем не могла это осмыслить и понять, и
принимала навязанную "веру" — идеологию коммунизма. Вернее, тогда я не
считала ее навязанной — просто считала это само собой разумеющемся. Видимо,
Промысл Господний и состоял в том, что мне самой через трудности, скорби и
тернии надо было придти к тому, к чему я пришла теперь, когда понимаю, что
Библия является высшим авторитетом. Мы должны принять все это верой и
просить у Бога вразумления. Нам нужен Христос в нашей личной жизни. Поэтому
всем нам необходимо (независимо от того, верующий ты или нет, идущий к вере
или нет) знать свои исторические корни, уходящие к православным праотцам.
Здесь я хотела бы заметить, что, конечно, не могу, не имею права говорить о
догматическом вероучении Православия. Я лишь хотела бы кратко изложить те
основы, которые я "впитала", общаясь с духовной литературой. Любимыми моими
учителями были и остаются при. Серафим Саровский, свт. Феофан Затворник,
прот. Г. Флоровский, прот. В. Зеньковский, митрополит Вениамин (Федченков),
архим. Рафаил (Карелин), В. Лосский, А. Осипов, И. Ильин. Мне кажется, что
научной интеллигенции необходимо знать хотя бы самые элементарные основы
своей веры, чтобы либо принять ее, либо обоснованно, осмысленно говорить при
ее опровержении. Это поможет нам не потерять свое национальное достоинство и
трудиться плодотворнее на своей родной земле.
Что же такое Православие? На чем зиждется оно? Святые отцы и богословы учат
нас: Православие — это то, с помощью чего человек может достигнуть спасения.
Сразу возникает вопрос: спасение от чего? Значит, есть какая-то угроза? Да,
она есть для каждого из нас — это наша падшая природа, унаследованная нами
от Адама и Евы. Праотцы жили в Эдеме — земном раю. Но сам Эдем, чудный сад,
знаменовал собой именно внутренний мир людей, их духовное состояние, которое
характеризовалось постоянным общением с Богом. Однако эта чистота должна
была стать их личностным свойством, и необходимым условием для сохранения ее
было испытание, которое они не выдержали из-за отсутствия опыта стяжания
благодати Божией. Мы же, унаследовав падшую природу не по своей воле, должны
найти спасение в богопознании. Для этого Господь дал нам средства — Веру
Православную и Таинства Церкви. Своими собственными силами человек не может
спасти себя, как не может одним лишь усилием воли остановить старость,
преодолеть смерть. И вот Православие призывает людей к познанию и
осуществлению в своей личной жизни духовных основ бытия, его законов.
Источником Православной Веры является Священное Предание, то есть соборный
всецерковный опыт Богопознания. Священное Предание исходит из откровения и
осуществления людьми в жизни опыта Богопознания, происходящего в Церкви.
Церковь же — это не просто объединение людей с одной верой, дисциплиной,
порядками, установками и т.д., а это единение Бога с людьми, происходящее в
Церкви. Это, как говорят святители-богословы, Богочеловеческое объединение,
а не просто организация верующих людей, подчиняющихся определенным правилам.
Однако у нас на Церковь чаще всего взгляд совсем иной, не духовный, а скорее
душевный. Очень многие представители научной интеллигенции считают, что
религия нужна для людей определенного психического склада, для выживания в
экстремальных условиях современного мира и т.д.
Конечно, речь идет только о той части интеллигенции, которая не желает и
даже не допускает мысли о необходимости духовного преодоления "комплекса
незнания". К сожалению, приходится констатировать, что семьдесят лет
большевизма хотя и не одолели Церковь Христову, но уничтожили у нас
православную культуру. Она с трудом едва-едва начинает возрождаться. Г.
Федотов в своей работе [47] вывел сущность нашей (советской) интеллигенции,
основанную на идейности и беспочвенности. Идейность, с его точки зрения, —
это особый вид рационализма, а беспочвенность — отрыв от национальной
религии, культуры и быта, от государства. Он очень четко определил, что без
религиозных основ "идея" в теоретическом мировоззрении практически заменяет
религию, а рассудочность чтится как норма жизни и канон. И этим, по сути,
определяется вся жизнь и вся работа "интеллигентской мысли", и даже та часть
религиозной интеллигенции, которая постепенно обращается к Церкви, поначалу
ищет в ней наименее "церковное" и наименее "православное". Очень часто она
приходит к Церкви со своим собственным "символом веры", просто с набором
готовых убеждений, предписаний, к которым она и пытается приспособить
церковную жизнь. И если она встречает неприятие этого, то, конечно,
возникает обоюдное непонимание, даже конфликт. Возникают претензии к
грубости старушек, отсутствию "радушного приема", неудобству стояния. Эту
часть интеллигенции коробит церковный "догматизм" и каноничность,
определяемые ею как твердолобая косность мышления. Я хочу лишний раз
подчеркнуть, что все, что я пишу в этих заметках, пережила и я сама. Я также
раздражалась, когда меня "наставляли" в церкви, как надо ставить свечки, где
стоять и т.д. Вызывала внутренний протест и церковная иерархия, я невольно
сравнивала ее с советской тиранией, с ее сословным и бюрократическим
аппаратом. Очень огорчало, когда священнослужители на исповеди вроде бы
невнимательно слушают кающегося, не дают ему высказать все, что он хочет,
огромные очереди исповедующихся и т.д.
Сколько раз я слышала от своих коллег, как критическому осмыслению
подвергается образ священнослужителя именно как харизматического
тайносовершителя. Им кажется, они просто убеждены, что с Господом Богом им
было бы куда легче обпдаться непосредственно, "напрямую" без всяких "отцов"
и "посредников". А уж молиться на языке церковных молитв никак невозможно,
это представляется книжностью догматиков. Чаще всего в храм идут, либо когда
заставят нужды и болезни, либо когда надо поставить свечу за упокой или во
здравие. И многие видят в этом магию и суеверие, пригодные лищь для
невежественных простаков и старушек, доверяя лишь "своей" молитве —
собственными словами. Причем они искренне уверены в том, что такая молитва
куда более угодна Господу, чем все церковные молитвословия. Церковный обряд,
как правило, воспринимается как чистая условность, театральность. Иных
просто возмущает пышное убранство храмов и священнослужителей. Сколько раз я
слышала восклицания о том, что надо лучше нищих и бедных накормить, чем шить
такие одежды. Они искренне хотят лучшего для народа и видят в Церкви
образовательно-лекционную структуру, решающую насущные социальные проблемы,
то есть хотят превратить Церковь в клуб, в идейную трибуну. Как это далеко
от Православной Веры и существа нашей Соборной Церкви.
Я вовсе не хочу кого-то упрекать и анализировать поведение интеллигенции
вообще, я лишь высказываю мысли, основанные на собственном опыте прихода к
Православию, и личные наблюдения за своими коллегами. Мне становится
особенно тревожно, когда люди, уже пришедшие ко Христу, поддаются комплексу
своего либерального "догматизма", несовместимого с духом нашей Церкви, якобы
для преображения своего сознания, времени, мира, жизни [22, 36, 58]. И мне
хочется здесь напомнить: "...никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из
небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще
хуже. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются
мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые
мехи, и сберегается то и другое (Мф. 9:16-17).
Итак, мы, православные, говорим, что наша Вера Православная — суть вера
истинная. Почему же? Ведь то же говорят и верующие других конфессий. Чем же
удостоверяется эта истинность? Она удостоверяется соборным разумом, который,
по выражению святителя Викентия Великого, есть то, во что верили всегда, все
и повсюду. Истина Православия зиждется на единстве опыта познания Бога
множеством святых отцов. У нас есть изначальные основы, продиктованные нам
Самим Богом, и которые познаются по силе жития. Не философским, не
интеллектуальным напряжением, то есть не рассудком, так как он не может
познать Дух Бога. Подобное познается подобным, а "догматы", которые нас так
пугают и отталкивают, есть только намеки, ориентиры, по которым можно
осуществить познание [12, 13, 58]. Но я по себе знаю, насколько трудно уйти
от укорененного в нас состояния бездуховности. Мы еще совсем не можем
различать понятия "дух" и "душа". Дух — это обращение к вечности, "глаза"
души, которая жаждет Бога, а душа — это глаза человека, обращенные ко всему
миру земному, во всех его многогранных аспектах. Человек духовный — это
человек, признавший себя творением Бога, религиозное чувство ему присуще в
полной мере как способность непосредственного переживания реалий духовного
мира, ощущение внутренней достоверности духовного опыта; начало его —
покаяние, сознание своей греховности, а конец — любовь [35]. Строго говоря,
религиозное чувство вообще присуще каждому человеку, но оно может быть
подавлено страстями, либо скрыто в глубине подсознания, задавлено
идеологическим убеждением — насилием. Однако чувство это не может исчезнуть
совсем.
Сила духа проявляется также в познавательности сущностей и действует на
уровне идей. Наконец, духовность — это способность созерцания, когда
богообщение становится, как говорит архимандрит Рафаил, свободным актом
человеческой личности [36]. Для души же характерен, прежде всего, разум, или
рассудок, это ее сила. Чаще всего душа не проникает в сущность вещей, она
"хватает" только явления и свойства. Архимандрит Рафаил замечает, что в
падшем состоянии рассудок сделался узурпатором познания, то есть тех
познавательных сил, которые святые отцы называли умом. Этот душевный
рассудок возомнил себя единственно возможным инструментом для решения даже
метафизических вопросов, лежащих за пределами его возможностей, он
беззастенчиво вторгся в область религии и диктует свои условия. Вот он-то и
провозгласил себя единственным властелином мира, он создал науку и
цивилизацию, то есть новую вавилонскую башню. Человеческий рассудок,
вследствие первородного грехопадения, приобрел собственное воление. Но, уйдя
от духа, человеческий рассудок стал главным источником гордыни, по сути —
явного богоборчества.
Здесь мне хочется привести пример В. Вейника, который, имея талант
исследователя, вначале работал, именно подчиняясь первой силе души — разуму.
Постепенно, на собственном примере начал убеждаться в греховности своего
увлечения НЛО. И только когда с помощью Священного Писания и многих учителей
Православия сам принял это вероучение, он понял пагубность творения науки
без Бога. Если благодать Священного Учения осеняет рассудок, он видит свою
меру и свои границы и подчиняет себя духовному видению и религиозной
интуиции. В этом случае разум видит в земном бытии творение Божественной
премудрости, а не только причинно-следственные связи, видит и символы, и
образы духовного мира [18, 35, 36].
Вторая сила души — желание, которое без Бога превращается в вожделение,
темную страсть. Разум в этом случае оказывается вовсе не свободным, а жалким
рабом вожделения. Если же желание через тернии, покаяние соединяется с
духовным чувством, оно перестает своевольничать и быть
неуправляемо-импульсивным. Вот тогда оно помогает уму стремиться к добру,
становится "зрячим" и видит в земном мире тени потерянного рая. Желание,
соединившись через благодать с силами духа, уже становится сопричастницей
Божественной красоте. Желание в этом случае помогает уму идти к добру, к
свету из греховного мира в горний.
Третья сила души у святых отцов называется раздражительной. Эта сила должна
была охранять душу от зла, греха. Но грехопадение человека превратило ее в
орудие, которое постоянно ранит саму душу. Грех — это рана, которую наносят
злые силы со свободного волеизъявления человека. Мы часто ощущаем на себе
силу раздражительности, так как встречаемся постоянно с разрывом между
желанием и возможностью. Этот разрыв питает чувство раздражительности,
озлобления. Человеку весь мир кажется несправедливым, и он ищет выхода из
этого душевного состояния и ранит уже не только себя, но и окружающих;
нарастает агрессия и безудержное желание мстить, разрушать, убивать.
Наступает момент, когда эта сила души, поврежденная грехом, уже не может
служить для сохранения личности человека, а является утверждением в человеке
эгоизма, гордыни, самости. Это в нашем мире проявляется в широкой амплитуде:
от нетерпимости, раздражительности в семье до всевластной тирании во всем
свете. Человек воспринимает мир как порождение несправедливости именно к
нему, как будто бы все оборачивается против него, против его мыслей и дел.
Такой человек подобен бомбе, начиненной отбросами, которая взрывается при
прикосновении к ней. Это чувство самого человека может привести к
безудержному стремлению уничтожать все препятствия, в том числе и окружающих
его людей. Только через осмысление содеянного, через покаяние
раздражительная сила души соединяется с духовным чувством обращенности к
Богу и тогда становится самокритичной по отноптению ко злу, ко всему
демоническому. Эта сила тогда "отбрасывает" все прилоги и сочетания с
темными силами и способствует очищению сердца от пагубных страстей [18, 22,
36].
Для православного вероучения, для восточной антропологии, грехопадение
представляется глубокой драмой в истории мира. Как говорит архимандрит
Рафаил: "Человек выпал из центра своей жизни, на место Бога он поставил
себя. Богоборческий импульс, разорвав союз человека с его Творцом,
деформировал саму человеческую природу. Дух стал отключенным от души, будучи
оторванным от Бога, душевные силы также разобщились между собой: разум,
чувство и воля то вступают в согласие, то противостоят друг другу" [36].
Из всего этого следует, что для нас необходимо, прежде всего, покорить душу
духу, привести ее к благодати. Вот отсюда следует очень важный вывод для
нас: покаяние — главный шаг к смирению. Заранее известны возражения
неверующих и сомневающихся: смирение — это унижение, это в нашем обществе
считается просто ничтожностью человека; "мне нечего и не за что унижаться" и
т.д. и т.п. Однако смирение — это не унижение, а обращение в себя, познание
себя. Мера смирения — мера совершенства человека. Господь создал нас по
Своему подобию, но с разным, индивидуальным восприятием одних и тех же
событий, и слава Богу. Суть в том, чтобы во всем многообразии грешного мира
не потерять любви друг ко другу и вынуть бревно из своего глаза, а не
осуждать другого, заметив в его глазу пылинку. Все мы люди, все живем вместе
и вместе страдаем от бескультурья, разрушительного действия всяких "новых
идей" и прочих бед. Никакие инвестиции, денежные вливания никогда не смогут
вывести нас из духовной темноты, которая влечет за собой экономический,
нравственный, моральный и другие кризисы. И в любом случае надо помнить, что
спасти нас от "мира" (то есть от страстей, живущих в душе) может
мужественный и честный взгляд на самого себя, на свои силы и осознание своей
глубокой духовной нищеты.
Итак, Православие предлагает человечеству идеал блага, который заключается в
познании Бога, в уподоблении Ему. Достоверное познание Истины и тварного
мира возможно лишь через знание Бога. Целью жизни человека, по православному
вероучению, и является познание блага, то есть принятие в сердце Бога. Но
почему же следует принять православный взгляд? Почему святые отцы, богословы
все время утверждали и утверждают, что православное понимание блага исходит
не из слепой веры, а имеет под собой самые серьезные основания. Какие же это
основания?
1. Православное учение не содержит ничего, что противоречило бы точно
установленным научным выводам во всех областях человеческой жизни: в
познании мира, нравственных установках для личности и общества в целом, в
развитии мысли, науки, культуры. Этот факт подтверждается огромным числом
верующих философов, ученых, деятелей культуры.
2. Православие дает человеку идеал, которого не знала ни одна религия —
богоподобную любовь, которая глубоко преображает человеческую душу и
показывает на примерах святых и многих людей, ставших на путь православной
жизни, как благотворно при этом изменяется личность человека.
3. Православие дает конкретный ответ на извечный вопрос о смысле и цели
жизни человека на земле — вечное бытие в единении с Богом. Причем достижение
этой цели не идет за счет уничтожения и ограничения реальных потребностей
человека в насущной жизни его. И вновь мне вспоминается изречение Паскаля:
"Человек, живя по-христиански, ничего не теряет на земле, даже если нет
Бога, если же Он есть, то приобретает бесконечное в Нем благо; живя же
вопреки Евангелию, человек, по меньшей мере, ничего не выигрывает здесь, но
зато, если Бог есть, всего лишается в вечности".
4. В формальном смысле Православие удовлетворяет основным требованиям,
предъявляемым к любой научной теории. Во-первых, оно предлагает факты,
подтверждающие его истинность, во-вторых, дает реальный путь проверки своих
утверждений. Это является главным и принципиальным отличием от существующего
материалистического мировоззрения, от системы мышления, которая просто
требует от научного исследователя веры и только веры в небытие Бога. Никаких
фактов, свидетельствующих о небытии Бога, наука и человек, верующий только в
нее, дать не могут. Тем более не могут они ответить на вопрос: "Что должен
сделать человек, чтобы убедиться в небытии Бога?"
5. Между тем, обращаясь к истории Церкви, можно найти огромное количество
фактов религиозного опыта из жизни пророков, святых, священномучеников,
которые убеждают человека ищущего в существовании абсолютной истины и
духовных законов. Христианин, осуществляющий духовный подвиг на основе
строгих законов аскетики, убеждается не просто в бытии Бога, но Бога Любви и
только Любви, а не гнева, строгости или кары. Бог дает ему всю полноту
Своего Блага.
6. Далее, история свидетельствует об истинности Православия тем, что на
протяжении трех веков жестоких гонения и преследований со стороны
государства, физического уничтожения христиан, начиная с казни Самого Иисуса
Христа, оно сохранялось и распространялось и распространяется по сей день.
Это обстоятельство не может быть объяснено никакими естественными фактами.
7. Огромное количество христианских чудес творилось и творится во всем мире.
Достаточно привести факт схождения Благодатного Огня на Гроб Господень в
Великую Субботу, многочисленные мироточения и кровоточения различных икон,
целый ряд поразительных христианских пророчеств, которые подтвердились всей
исторической жизнью и зафиксированы в документах. Неисчислимо количество
православных святых, чудеса которых были также зафиксированы многочисленными
свидетелями и документами. Достаточно вспомнить имена свт. Николая
Чудотворца, св. прав. Иоанна Кронштадтского, прп. Серафима Саровского, прп.
Амвросия Оптинского, прп. Ксению Петербургскую, прп. Евфросинию Полоцкую и
еще многих и многих преподобных и святителей, которые земными делами
доказали благость обращения к Богу. Православное мировоззрение есть
альтернатива выбору между "методологическим индивидуализмом" либеральной
идеологии и "тоталитаризмом" идеологии социалистической. В православии люди
объединены связью — само слово "religio" означает "связь". Однако эта связь
совсем иная, чем та, о которой нам столько лет говорили в советской
идеологии. Это вовсе не связь, образуемая отношением к производству, то есть
классовой принадлежностью, когда люди становятся зависимыми от этих
обстоятельств. Связь людей в Православии образуется отношением, в котором
они состоят с Богом. Это отношение, в котором они открывают для себя свое
подлинно человеческое — богочеловеческое — качество. Все творения Божий
вместе с людьми есть органическое целое. Это отвечает вселенскому порядку. И
люди во Христе отношением к Богу сами образуют органическое целое: "Все мы
одно во Христе" (Гал. 3, 28). "Ибо все мы одним Духом крестились в одно
тело... и все напоены одним Духом" (1 Кор. 12, 13). Человек должен и,
конечно, может реализовать себя в свойстве образа и подобия Божия, в
свойстве творчества и свободы [59].
9. Абсолютно все христианские истины (единство Бога при троичности
ипостасей, богочеловечество Иисуса Христа, спасение через Крест и
Воскресение и др.) принципиально отличны от всех древних нехристианских
аналогов и никак не выводимы из каких-либо религий того времени [10, 18, 26,
27].
Таким образом, православное понимание жизни человека происходит не в
результате слепой веры, а имеет под собой доказательные, серьезные
основания.
Поэтому нам, научной интеллигенции, необходимо знать и понимать эти основы.
Для чего? Я думаю, что ответ на этот вопрос в следующем:
— для определения ясной направленности и смысла научных исследований;
— для осознания необходимости и первичности духовно-нравственных критериев
при определении истинности и полезности проводимых научно-исследовательских
работ;
— как предостережение ученым от страсти "познания ради познания";
— для ясного понимания идеи русско-славянской души, в основе которой лежит
идея "созерцающего сердца", которая ведет к "узрению целостного предмета",
скрытого за фактами и законами, к иному пониманию человека и мира.
Кроме этого, знание своей веры — Православия — способствовало бы нахождению
более полноценных и нравственно оправданных направлений развития научного
образования молодых ученых и позволило бы понять необходимость и значимость
симбиоза науки, религии и философии в жизни и деятельности человека,
позволило бы со всей очевидностью понять, что изоляция науки, как
высокоспециализированной социальной реалии от Православия неизбежно ведет к
разрушению целостности и многомерности видения и мира, и самого человека
[18, 20, 25, 29, 34].
Заключение.
|
